Изобретатель водородной бомбы: Отец водородной бомбы: 100 лет назад родился академик Сахаров

Раскаявшиеся создатели супероружия — Телеканал «Наука»

  • Евгения Шмелева

    корреспондент канала «Наука»

EAST NEWS

60 лет назад бабахнула советская «Царь-бомба». Кто из изобретателей супероружия пожалел о содеянном?

60 лет назад, 30 октября 1961 года, в СССР прошло испытание самой мощной в истории термоядерной бомбы АН602, которую неофициально называли «Царь-бомба» и «Кузькина мать». Создатели супермощного оружия были поражены эффектом настолько, что некоторые из них спохватились и превратились в борцов за ядерное разоружение. Раскаяние создателей страшного оружия случалось в истории не раз.

Альфред Нобель и премия мира

Уже 120 лет вручается Нобелевская премия мира. Ее создателем был, как ни странно, изобретатель динамита и детонатора Альфред Нобель. Почему человек, сделавший состояние на взрывчатке, отдал все средства на премии для ученых? Ответ можно найти в его биографии.

Юность шведского химика-изобретателя прошла в Санкт-Петербурге, где глава семейства Эммануил Нобель строил прибыльный бизнес на взрывчатке. Изобретения старшего Нобеля — скорострельная пушка и морские мины — оказались востребованы во время Крымской войны. Заказы вооружения со стороны русской армии позволили семье отправить 16-летнего Альфреда учиться за границу в 1849 году — по совету русского химика Николая Зинина.

В Париже юноша встретил итальянского химика Асканио Собреро, открывшего нитроглицерин в 1847 году. Нобель, с детства интересовавшийся взрывчаткой, проигнорировал предупреждения профессора Собреро об опасности нового вещества, которое вело себя непредсказуемо и легко взрывалось при изменении температуры или давления. Альфред Нобель планировал научиться контролировать нитроглицерин и извлечь из этого выгоду. К поискам безопасного производства молодой человек подключил и своего отца. В 1859 году Нобель-старший снова вернулся в Швецию, и они вместе экспериментировали с новым веществом. В 1863 году Альфред изобрел детонатор, в 1867 году запатентовал динамит, но этому изобретению предшествовала большая трагедия. В 1864 году близ Стокгольма прогремел мощный взрыв в лаборатории в Хеленеборге, где Нобели проводили опыты с нитроглицерином. Погиб младший брат Альфреда Эмиль и еще четверо рабочих. Отец семейства Эммануил очень переживал из-за этого инцидента и вскоре был сражен инсультом.

Фото: Oxford Science Archive/Image State/East News

Альфред невозмутимо продолжил опыты и вскоре вошел в историю как создатель динамита. Он строил заводы, получал патенты, устраивал публичные демонстрации новой взрывчатки и читал лекции, подпитывая интерес к своим изобретениям. Динамит быстро нашел применение в горнодобывающей промышленности и строительстве транспортной инфраструктуры, а также использовался в военных целях во время франко-прусской войны 1870–1871 годов: прусские саперы взрывали им французские укрепления и мосты. Альфред Нобель вошел в историю также как изобретатель гремучего студня (1875 год), который оказался более стабильным и мощным взрывчатым веществом, чем динамит, и как создатель баллиститного пороха (1887 год) — предшественника кордита.

Разительная перемена в мировоззрении химика произошла в 1888 году, когда он прочел в газетах некролог о своей смерти — «Торговец смертью мертв». Журналисты перепутали его с братом Людвигом, который скончался в Каннах, и, не стесняясь в выражениях, осуждали изобретателя за то, что он заработал свое состояние на смерти людей. Прочитав мнение со стороны, Альфред Нобель ужаснулся: он не хотел остаться в памяти человечества «миллионером на крови», «динамитным королем» и «злодеем мирового масштаба».

В 1889 году он принял участие во Всемирном конгрессе мира, а вскоре переписал завещание, приказав обратить все имущество в капитал, поместить в банк, а доходы ежегодно распределять через фонд в виде премий «тем, кто в течение предыдущего года принес наибольшую пользу человечеству». Так были учреждены Нобелевские премии по физике, химии, физиологии и медицине, литературе, а также премия мира, которая ежегодно вручается «тому, кто внес наиболее существенный вклад в сплочение наций, уничтожение рабства или снижение численности существующих армий и содействие проведению мирных конгрессов».

Альфред Нобель, работавший всю жизнь с взрывчаткой, был пацифистом: он верил, что конфликты прекратятся, если у противников появится супероружие, которым они смогут вмиг уничтожить друг друга. «Возможно, мои фабрики положат конец войне раньше, чем конгрессы: в день, когда обе армии смогут уничтожить друг друга за секунду, все цивилизованные нации обязательно отступят в ужасе и распустят свои войска», — писал Нобель в письме 1891 года. Но замысел не сработал. Еще при его жизни динамит использовался в военных целях, а после смерти наследники бизнеса Нобеля основали более 90 заводов по производству вооружений. Баллиститный порох использовался еще долго, в том числе в «катюшах» во время Великой Отечественной войны.

Советские испытатели «Царь-бомбы»

30 октября 1961 года прошли испытания знаменитой советской «Царь-бомбы» на острове Новая Земля. Бахнуло так, что в поселке на острове Диксон за 780 км от взрыва разбились окна, вспышку увидели люди, жившие за 1000 км, ядерный гриб поднялся на высоту 67 км, а взрывная волна трижды обогнула земной шар. СССР этим испытанием продемонстрировал свой ядерный арсенал неограниченной мощности, что в итоге привело к подписанию в 1963 году в Москве Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой.

Бомба разрабатывалась группой физиков-ядерщиков под руководством Игоря Курчатова. По крайней мере один ученый, причастный к атомному проекту в СССР, впоследствии поменял свои взгляды и принимал активное участие в движении ученых против угрозы ядерной войны — это Андрей Сахаров.

Еще в 30 лет молодой академик РАН занимался разработкой первой советской водородной бомбы РДС-6с, которая была испытана еще в 1953 году. В народе ее называли «слойкой Сахарова», а само явление ионизационного сжатия термоядерного горючего, ставшее основой такой «слойки», прозвали «сахаризацией». Ученый принимал участие и в испытаниях «Царь-бомбы». Впоследствии он писал, что у него и у всех причастных было «ощущение исключительной, решающей важности нашей работы для сохранения мирового равновесия в рамках концепции взаимного устрашения (потом стали говорить о концепции гарантированного взаимного уничтожения)».

Сахаров даже хотел изобрести торпеду, которая будет запускать такую бомбу с подводной лодки и разрушать порты. «Конечно, разрушение портов — как надводным взрывом «выскочившей» из воды торпеды со 100-мегатонным зарядом, так и подводным взрывом — неизбежно сопряжено с очень большими человеческими жертвами… — писал в «Воспоминаниях» ученый. — Разработка такой торпеды неизбежно была бы связана с радиоактивным заражением океана, поэтому и по другим причинам не может быть проведена тайно».

Фото: Bourrichon/wikipedia

Зона возможного тотального поражения «Царь-бомбой», нанесенная на карту Парижа. Красный круг — зона полного разрушения (радиус 35 км). Желтый круг — размер огненного шара (радиус 3,5 км

Сахаров обсудил свой проект с контр-адмиралом Петром Фоминым, тот был шокирован «людоедским» характером проекта и сказал, что для него отвратительна сама мысль о таком массовом убийстве. «Я устыдился и больше никогда ни с кем не обсуждал своего проекта», — писал об этом инциденте Сахаров. До 1968 года он трудился на секретном объекте Арзамас-16, вел разработку нового вида оружия. «Я не мог не сознавать, какими страшными, нечеловеческими делами мы занимались, — раскаивался впоследствии физик. — Но только закончилась война — тоже нечеловеческое дело. Я не был солдатом в той войне, но чувствовал себя солдатом этой, научно-технической».

Со временем советский ученый стал активно выступать за прекращение испытаний ядерного оружия, пытался остановить гонку вооружений, публиковал пацифистские статьи и книги, в том числе за рубежом. За свою деятельность он получил Нобелевскую премию мира в 1975 году.

К слову, другой советский ученый — Николай Семенов, основоположник работ по ядру в Институте химической физики, стоявший у истоков идеи цепного взрыва, — лично организовывал ядерные полигоны в Семипалатинске и на Новой Земле, участвовал в 16 испытаниях атомного оружия на земле, под водой и в воздухе. Но затем присоединился к Пагуошскому движению ученых, которые выступали за мир, разоружение и международную безопасность, предотвращение мировой термоядерной войны и научное сотрудничество.

При чем тут Эйнштейн?

Одним из создателей Пагуошского движения ученых был Альберт Эйнштейн. До конца жизни он корил себя за то, что косвенно поспособствовал гонке вооружений и ускоренной работе американцев над собственной ядерной программой. В 1933 году он переехал из Германии в Америку и накануне Второй мировой войны, в августе 1939-го, составил письмо вместе с другими учеными-эмигрантами, в котором извещал президента США Франклина Делано Рузвельта об открытии цепной реакции в уране и возможности для нацистской Германии создать атомную бомбу.

«Соединенные Штаты обладают лишь незначительным количеством урана, — написано в петиции, подписанной Эйнштейном. — Ввиду этого не сочтете ли вы желательным установление постоянного контакта между правительством и группой физиков, исследующих в Америке проблемы цепной реакции». Это письмо послужило началом широкомасштабных атомных исследований в США. Рузвельт после некоторых раздумий открыл собственный проект по созданию атомного оружия в 1941 году. Первое испытание прошло в Нью-Мексико в июле 1945 года, а уже в августе жертвами бомбардировок стали японские города Хиросима и Нагасаки.

Эйнштейн не принимал непосредственного участия в атомных проектах, но все равно чувствовал свою вину. Возможно, потому что в 1905 году он разработал формулу эквивалентности массы и энергии E = mc², где масса (m) связана с количеством энергии (E), равной этой массе, умноженной на квадрат скорости света (c). Так человечеству впервые стало понятно, что из очень малого количества вещества можно получить очень большое количество энергии. Формула натолкнула физиков на мысль раздробить атом урана и получить энергию, что привело в итоге к открытию цепной реакции и созданию ядерного оружия. К концу Второй мировой войны Эйнштейн переживал такое развитие событий как личную катастрофу. Пытаясь положить конец гонке вооружений, он стал одним из создателей Пагуошского движения в 1955 году и неоднократно публично осуждал применение атомного оружия, говоря: «Мы выиграли войну, но не мир», «Если третья мировая война будет вестись атомными бомбами, то четвертая — камнями и палками». В прессе Эйнштейна называли отцом атомной бомбы, а после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в 1945 году его портрет напечатали на обложке журнала Time вместе с формулой E = mc² и грибом от ядерного взрыва.

Отцы атомной бомбы в США

Но Эйнштейну все же было морально легче, чем непосредственно создателям ядерного оружия. Одним из отцов американской бомбы считается Роберт Оппенгеймер. После первого испытания бомбы в Нью-Мексико в июле 1945 года («Тринити») он дал интервью журналу Time и сказал: «Мы знали, что мир не будет прежним. Некоторые люди смеялись, другие плакали. Большинство молчало». Он признавался, что в его голове в тот момент всплыла строка из «Бхагавадгиты»: «Я смерть, разрушитель миров».

Потрясенный этим событием, Оппенгеймер стал ученым-гуманистом и впоследствии выступал за усиленный контроль над вооружениями. Среди его многочисленных премий одна была присуждена «в знак признания его выдающегося вклада в теоретическую физику», а также «за научное и административное руководство работами по созданию атомной бомбы и за активную деятельность в области применения атомной энергии в мирных целях».

Фото: Berlyn Brixner / Los Alamos National Laboratory/wikipedia

Взрыв «Тринити» через 0,016 секунды после детонации. Размер плазменного шара — около 200 м

Другой ученый, стоявший у истоков изготовления американской атомной бомбы, 20-летний химик-вундеркинд Клэр Паттерсон был привлечен к выделению урана-235, который служил топливом для ядерной бомбы. «В Ок-Ридже я занялся масс-спектрометрами, — рассказывал ученый в интервью 1995 года. — Изотопом урана, который они хотели получить, был уран-235, который является начинкой ядерной бомбы. Но 99,9% из исходного урана был уран-238, и вы не могли сделать бомбу из этого. Но та маленькая крошечная часть, которая была ураном-235, имела другую массу, и можно было выделить его с помощью спектрометра». Именно этим Паттерсон занимался в лаборатории во время войны. Он признавался, что тогда ему казалось, что «это отвратительное преступление было необходимым», но вместе с тем все участники знали, что «они работали над чудовищным оружием войны». Наставники, подбадривая молодых специалистов, говорили: «Паттерсон, мы сохраняем демократию ради мира против фашизма».

Как только появилась возможность поменять сферу работы, Паттерсон занялся другой темой и преуспел в ней. Продолжив опыты с масс-спектрометром, он сумел разработать метод измерения возраста геологических пород и смог установить возраст Земли — 4,55 млрд лет. Эта оценка возраста Земли остается неизменной с 1956 года. Также ученый обнаружил, что почва заражена свинцом вследствие развития промышленности, и много лет посвятил борьбе со свинцовым бензином. Под его напором производители перестали добавлять к бензину свинец и консервные банки стали экологичнее. Так ученый, причастный к бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, в последующие годы активно спасал человечество от заражения свинцом и делал другие важные научные открытия.

Михаил Калашников и несбывшаяся газонокосилка

Конструктор стрелкового оружия Михаил Калашников был 17-м ребенком в многодетной крестьянской семье, одним из восьми выживших. Родившись в 1919 году, он прожил 94 года и прославил свое имя изобретением оружия, которое пользуется популярностью во всем мире. Но при этом он не почивал на собственных лаврах, а переживал о том, что его изобретения поспособствовали множеству смертей.

Незадолго до смерти Михаил Калашников написал покаянное письмо патриарху Кириллу: «Моя душевная боль нестерпима, один и тот же неразрешимый вопрос: коль мой автомат лишал людей жизни, стало быть и я, Михайло Калашников, девяноста три года от роду, сын крестьянки, христианин и православный по вере своей, повинен в смерти людей, пусть даже врага?»

Создателя знаменитого автомата Калашникова тревожило и то, что его разработкой пользуются террористы и криминальные авторитеты. «Мне больно видеть, что из моего автомата стреляют преступные элементы всех сортов», — заявлял конструктор в 2009 году. «Я горжусь своим изобретением, но мне грустно, что его используют террористы. Если бы у меня был выбор, я бы предпочел изобрести какое-нибудь полезное устройство для фермеров, например газонокосилку», — признавался Михаил Калашников.

Вероятно, многие изобретатели супероружия мечтали откорректировать собственную биографию и остаться в памяти человечество благодаря своим мирным изобретениям. Но историю невозможно переписать, как и отозвать назад взорванную атомную бомбу.

Выжженная земля: ядерные полигоны планеты

В Сети появился документальный фильм об испытаниях водородной бомбы в СССР

Судно «Академик Мстислав Келдыш» открывает мрачные тайны Арктики

На сайте могут быть использованы материалы интернет-ресурсов Facebook и Instagram, владельцем которых является компания Meta Platforms Inc., запрещённая на территории Российской Федерации

  • Что было раньше

  • Остальные теги

Расскажите друзьям

  • В Москве пройдет выставка «Сны Сибири»

    • Устройство человека
    • Кибервсё
    • Машины против людей

    Алгоритм ИИ может точно предсказать реакцию человека на новые лекарства

    • Пакет с пакетами
    • Что-то пошло не так

    Затонувший корабль времен Второй мировой влияет на микробиологию моря и спустя 80 лет

    • Внеземное
    • Красивое

    «Небесный вулкан»: опубликован захватывающий снимок грозы, сделанный с борта МКС

    • Раскопки

    Турецкие археологи объявили, что нашли могилу Святого Николая и пол, по которому он ходил

  • Спинозавр охотится

    Shutterstock

    Палеонтологи нашли останки крупнейшего в истории наземного хищника Европы

  • Shutterstock

    Ученые определили, какой запах человека привлекает опасных комаров

  • Shutterstock

    Ученые рассказали, какое поведение родителей лучше всего влияет на развитие мозга ребенка

  • East News

    Самый человекоподобный робот в мире ответил на вопрос про войну людей и машин

  • University of Michigan

    Химический анализ бивня мастодонта рассказал о поведении вымершего животного

Хотите быть в курсе последних событий в науке?

Оставьте ваш email и подпишитесь на нашу рассылку

Ваш e-mail

Нажимая на кнопку «Подписаться», вы соглашаетесь на обработку персональных данных

Угроза №1.

История создания водородной бомбы в СССР – Москва 24, 16.01.2018

16 января 2018, 14:03

Общество

16 января 1963 года Никита Хрущев объявил о создании в СССР водородной бомбы. И это очередной повод вспомнить о масштабах ее разрушительных последствий и о том, какую угрозу представляет собой оружие массового поражения.

Взрыв «Иви Майк»/wikipedia.org

16 января 1963 года Никита Хрущев объявил о том, что в СССР создана водородная бомба, после чего ядерные испытания были прекращены. Карибский кризис 1962 года показал, насколько хрупким и беззащитным может быть мир на фоне ядерной угрозы, поэтому в бессмысленной гонке на уничтожение друг друга СССР и США смогли прийти к компромиссу и подписать первый договор, регламентировавший разработку ядерного оружия, – Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космосе и под водой, к которому впоследствии подключились многие страны мира.

В СССР и США испытания ядерного оружия велись еще с середины 1940-х годов. Теоретическая возможность получения энергии путем термоядерного синтеза была известна еще до Второй мировой войны. Также известно, что в Германии в 1944 году велись работы по инициированию термоядерного синтеза путем сжатия ядерного топлива с использованием зарядов обычного взрывчатого вещества, но они не увенчались успехом, так как не удалось получить необходимых температур и давления.

Взрыв «Иви Майк»/wikipedia.org

За 15 лет испытаний ядерного оружия в СССР и США было сделано множество открытий в области химии и физики, которые привели к получению двух типов бомб – атомной и водородной. Принцип их работы немного отличается: если к взрыву атомной бомбы приводит распад ядра, то водородная бомба взрывается благодаря синтезу элементов с выделением колоссального количества энергии. Именно эта реакция протекает в недрах звезд, где под действием сверхвысоких температур и гигантского давления ядра водорода сталкиваются и сливаются в более тяжелые ядра гелия. Полученного количества энергии достаточно для того, чтобы запустить цепную реакцию, вовлекая в нее весь возможный водород. Именно поэтому звезды не гаснут, а взрыв водородной бомбы обладает такой разрушительной силой.

Взрыв первого советского термоядерного устройства РДС-6с/wikipedia.org

Как это работает?

Ученые скопировали эту реакцию с использованием жидких изотопов водорода – дейтерия и трития, что и дало название «водородная бомба». В последствии стал использоваться дейтерид лития-6, твердое вещество, соединение дейтерия и изотопа лития, которое по своим химическим свойствам является аналогом водорода. Таким образом дейтерид лития-6 является горючим бомбы и, по сути, оказывается более «чистым», чем уран-235 или плутоний, используемые в атомных бомбах и вызывающие мощнейшую радиацию. Однако для того, чтобы сама водородная реакция запустилась, что-то должно очень сильно и резко повысить температуры внутри снаряда, для чего используется обычный ядерный заряд. А вот контейнер для термоядерного топлива делают из радиоактивного урана-238, чередуя его со слоями дейтерия, отчего первые советские бомбы такого типа назывались «слойками». Именно из-за них все живое, оказавшееся даже на расстоянии сотен километров от взрыва и уцелевшее при взрыве, может получить дозу облучения, которая приведет к тяжелым заболеваниям и летальному исходу.

Почему при взрыве образуется «гриб»?

На самом деле облако грибовидной формы – обыкновенное физическое явление. Такие облака образуются при обычных взрывах достаточной мощности, при извержениях вулканов, сильных пожарах и падениях метеоритов. Горячий воздух всегда поднимается выше холодного, однако тут его нагрев происходит настолько быстро и так мощно, что он видимым столбом поднимается вверх, закручивается в кольцеобразный вихрь и тянет за собой «ножку» – столб пыли и дыма с поверхности земли. Поднимаясь, воздух постепенно охлаждается, становясь похожим на обычное облако из-за конденсации паров воды. Однако это еще не все. Гораздо опаснее для человека ударная взрывная волна, расходящаяся по поверхности земли от эпицентра взрыва по окружности радиусом, достигающим 700 км, и радиоактивные осадки, выпадающие из того самого грибовидного облака.

Взрыв «Царь-бомбы»/wikipedia.org

60 водородных бомб СССР

До 1963 года в СССР было произведено более 200 ядерных испытательных взрывов, 60 из которых были термоядерными, то есть взрывалась в данном случае не атомная, а водородная бомба. В день на полигонах могли производиться по три-четыре эксперимента, в ходе которых изучалась динамика взрыва, поражающие способности, потенциальный ущерб противника.

Первый опытный образец был взорван 27 августа 1949 года, а последнее испытание ядерного оружия в СССР произвели 25 декабря 1962-го. Все испытания проходили в основном на двух полигонах – на Семипалатинском полигоне или «Сияпе», расположенном на территории Казахстана, и на Новой земле, архипелаге в Северном Ледовитом океане.

12 августа 1953-го: первые испытания водородной бомбы в СССР

Впервые водородный взрыв был произведен в США в 1952 году на атолле Эниветок. Там осуществили взрыв заряда мощностью 10,4 мегатонны, что в 450 раз превышало мощность бомбы «Толстяк», сброшенной на Нагасаки. Впрочем, называть это устройство бомбой в прямом смысле слова нельзя. Это была конструкция с трехэтажный дом, заполненная жидким дейтерием.

А вот первое термоядерное оружие в СССР было испытано в августе 1953 года на Семипалатинском полигоне. Это была уже настоящая бомба, сброшенная с самолета. Проект был разработан в 1949 году (еще до испытания первой советской ядерной бомбы) Андреем Сахаровым и Юлием Харитоном. Мощность взрыва была эквивалентна 400 килотоннам, однако исследования показали, что мощность могла быть увеличена до 750 килотонн, так как в термоядерной реакции было израсходовано лишь 20% топлива.

Самая мощная бомба в мире

Самый мощный взрыв в истории был инициирован группой физиков-ядерщиков под руководством академика Академии наук СССР И.В. Курчатова 30 октября 1961 года на полигоне «Сухой Нос» на архипелаге Новая земля. Измеренная мощность взрыва составила 58,6 мегатонны, что многократно превышало все опытные взрывы, произведенные на территории СССР или США. Изначально планировалось, что бомба будет еще больше и мощнее, однако не существовало ни одного самолета, который мог бы поднять больший вес в воздух.

Огненный шар взрыва достиг радиуса примерно 4,6 километра. Теоретически он мог бы вырасти до поверхности земли, однако этому воспрепятствовала отраженная ударная волна, поднявшая низ шара и отбросившая его от поверхности. Ядерный гриб взрыва поднялся на высоту 67 километров (для сравнения: современные пассажирские самолеты летают на высоте 8-11 километров). Ощутимая волна атмосферного давления, возникшая в результате взрыва, три раза обогнула земной шар, распространившись всего за несколько секунд, а звуковая волна докатилась до острова Диксон на расстоянии около 800 километров от эпицентра взрыва (расстояние от Москвы до Санкт-Петербурга). Радиацией было заражено все на расстоянии двух-трех километров.

общество

Бомба для Судного дня — BBC News Русская служба

  • <a href=http://www.bbc.co.uk/russian/topics/blog_krechetnikov><b>Артем Кречетников</b></a>
  • Би-би-си, Москва

Подпишитесь на нашу рассылку ”Контекст”: она поможет вам разобраться в событиях.

Автор фото, RIA Novosti

60 лет назад, 12 августа 1953 года, Советский Союз успешно испытал на полигоне под Семипалатинском первую в мире термоядерную (водородную) бомбу.

«Отцами» водородной бомбы считают Эдварда Теллера и Андрея Сахарова. Но были и другие, чей вклад оказался незаслуженно забыт.

В советском атомном проекте важнейшую роль играла разведка. В случае с водородной бомбой американцы и русские работали параллельно и доходили до всего в основном самостоятельно.

«Супербомба»

Взрыв прогремел в 07:30 утра по местному времени.

Главный куратор ядерного проекта Лаврентий Берия к тому времени сидел в бункере командования Московского округа ПВО, ожидая расстрела. Испытанием руководили академик Игорь Курчатов и первый заместитель министра среднего (атомного) машиностроения Авраамий Завенягин.

Бомба, как обычно делалось в подобных случаях, была установлена на верхушке стальной башни.

Кнопку на пульте нажал 32-летний физик Александр Захаренков, впоследствии доросший до заместителя главы минсредмаша.

Строго говоря, первый успешный термоядерный взрыв осуществили американцы 1 ноября 1952 года на тихоокеанском атолле Эниветок. Но устройство «Айви Майк» представляло собой конструкцию размером с трехэтажный дом и весом 62 тонны, а в СССР создали именно бомбу, пригодную для транспортировки тогдашним основным дальним бомбардировщиком советских ВВС «Ту-16».

Зато мощность советского заряда была сравнительно невелика: 400 килотонн против 10,4 мегатонны у американцев. Но и это равнялось 35 «хиросимам» или 40 тысячам наиболее тяжелых авиабомб Второй мировой войны.

Самый мощный термоядерный взрыв мощностью в 15 мегатонн, практически стерший с лица земли атолл Бикини, американцы произвели 28 февраля 1954 года, а на вооружении имели 24-мегатонные заряды.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Так выглядела «кузькина мать» (экспонат музея в Федеральном ядерном центре в Сарове)

Пропустить Подкаст и продолжить чтение.

Подкаст

Что это было?

Мы быстро, просто и понятно объясняем, что случилось, почему это важно и что будет дальше.

эпизоды

Конец истории Подкаст

Раз и, как выяснилось, навсегда обогнать конкурентов по мощности зарядов советские конструкторы смогли в 1961 году, испытав на Новой Земле 58-мегатонную
«кузькину мать».

Последствия термоядерных взрывов поражали воображение. Воронка от «Айви Майка» была диаметром в две мили, а «гриб» поперечником в 13 километров поднялся в стратосферу. Поток нейтронов был настолько велик, что удалось открыть два новых трансурановых элемента — эйнштейний и фермий.

Взрыв в августе 1953 года был единственным термоядерным испытанием в атмосфере в истории Семипалатинского полигона, но на его долю пришлись 82% выброшенного в окружающую среду стронция-90 и 75% цезия-137. Из-за этого дальнейшие испытания пришлось перенести на Новую Землю.

С подачи англоязычных журналистов водородные бомбы в мире именовали также «супербомбами». Технически их мощность не ограничена ничем. «Кузькина мать» создавалась в расчете на 100 мегатонн, но силу заряда искусственно снизили почти вдвое, чтобы, как пошутил Хрущев, не перебить все стекла в Москве.

Реакция деления тяжелых ядер, лежащая в основе атомной бомбы, встречается в природе лишь в виде вялотекущего и незаметного без специальных приборов распада радиоактивных элементов. Термоядерный взрыв, напротив, является имитацией в земных условиях самого распространенного процесса во Вселенной — синтеза легких элементов в более тяжелые, миллиарды лет идущего в недрах звезд.

Конкретно, речь идет о возникновении одного атома гелия и одного нейтрона из двух атомов дейтерия — изотопа водорода. В другом варианте атом дейтерия сливается с атомом трития, порождая нейтрон и тяжелый изотоп гелия. В результате выделяется в 4,2 раза больше энергии, чем при делении ядер такой же массы урана-235. По эффективности этот процесс уступает лишь аннигиляции вещества и антивещества, которая в земных условиях наблюдалась лишь на уровне элементарных частиц.

Естественное состояние дейтерия — газ. Решить проблему удалось после того, как будущий академик и Нобелевский лауреат Виталий Гинзбург в ноябре 1948 года предложил начинить заряд дейтеридом лития-6 — твердым соединением дейтерия с изотопом лития.

В первых американских водородных бомбах применялся дейтерий, охлажденный до -250 градусов, что создавало огромные трудности. Узнав о находке Гинзбурга, физики в Лос-Аламосе заметили: «Вместо огромной коровы с ведром молока русские используют упаковку молока сухого».

Но главная сложность заключалась в том, что для начала термоядерной реакции дейтерий необходимо сжать до плотности и разогреть до температуры, существующей в недрах звезд.

Плутониевая бомба, сама по себе способная разрушить город, в водородной бомбе используется только в качестве детонатора.

Принцип ядерного деления был понятен ученым с начала XX века. При создании атомной бомбы главным камнем преткновения оказалось обогащение урана. Работа над водородной бомбой стала настоящей интеллектуальной гонкой, породив новые научные дисциплины: физику высокотемпературной плазмы, физику сверхвысоких энергий, физику аномальных давлений, теорию первичного нуклеосинтеза в космологии ранней вселенной.

Впервые пришлось прибегнуть к математическому моделированию. В распоряжении американцев с 1949 года имелись компьютеры. В СССР гигантское количество вычислений произвели сотни математиков с примитивными арифмометрами.

Приспособить атом для мирных целей удалось уже в 1954 году. «Термояд», который, как широко ожидалось в 1960-х и 1970-х годах, решит все энергетические проблемы человечества, не запускается до сих пор. «Рукотворное солнце» не удается удерживать в магнитной ловушке в течение длительного времени.

Полет фантазии

Впервые идея водородной бомбы в общих чертах пришла в голову британскому физику Фредерику Содди. Пообщавшись с ним, Герберт Уэллс в 1913 году издал роман «Освобожденный мир», в котором весьма достоверно описал ядерную бомбардировку Парижа немцами в середине ХХ века, впервые в истории использовал термин «атомная бомба» и присовокупил, что «это лишь предтеча более страшных устройств». Корифеи науки — Эрнест Резерфорд, Нильс Бор и Альберт Эйнштейн — посмеялись над фантазиями дилетанта.

В 1920 году англичанин Артур Эддингтон и француз Жан Перрен независимо друг от друга доказали, что горение звезд вызвано термоядерной реакцией, и вновь заявили о возможности ее военного использования.

В 1938 году в Германии к идее водородной бомбы приблизился Карл фон Вайцзекер, младший брат будущего президента ФРГ Рихарда фон Вайцзекера.

В 1942 году Энрике Ферми рассказал о водородной бомбе молодому венгерскому физику, в 1935 году эмигрировавшему в США, Эдварду Теллеру. Для Ферми это была лишь интеллектуальная головоломка, но Теллер увлекся настолько, что начал заниматься соответствующими изысканиями в ущерб основной работе, за что ему неоднократно пенял руководитель «манхэттенского проекта» Роберт Оппенгеймер.

Лидеры обеих сверхдержав некоторое время не понимали, зачем им еще и водородная бомба, когда на подходе атомная.

Автор фото, AP

Подпись к фото,

Эдвард Теллер был сторонником сильной Америки

После завершения «манхэттенского проекта» большинство его участников поспешили избавиться от надоевшей им секретности и разъехались по университетам. Научному центру в Лос-Аламосе грозило закрытие. Теллер, обладавший, помимо научного, незаурядным лоббистским даром и являвшийся, в отличие от большинства коллег, убежденным антикоммунистом и патриотом Америки, сумел заинтересовать администрацию Трумэна новой перспективой.

Первое время проект считался венчурным, больших средств на него не выделялось. Соответствующую директиву президент Трумэн подписал лишь 31 января 1950 года, а буквально через несколько недель выяснилось, что Теллер сильно ошибся в расчетах, недооценив степень необходимого сжатия дейтерия.

Плечо подставил молодой математик, поляк по национальности, Станислав Улам, предложивший технологию имплозионного (взрывом внутрь) сжатия дейтерия перед разогревом.

О том, что американцы работают над термоядерной бомбой, в Москве узнали из данных разведки летом 1946 года, но на первых порах идею не оценили, отчасти из-за общеизвестного скептического отношения к ней Нильса Бора, считавшегося непререкаемым авторитетом.

По имеющимся данным, в отличие от «атомного» проекта, советская разведка не имела информаторов непосредственно в группе Теллера.

Начало создания советской термоядерной бомбы относится к лету 1948 года.

«В последних числах июня Игорь Евгеньевич Тамм с таинственным видом попросил остаться после семинара меня и другого своего ученика, Семена Захаровича Беленького. Когда все вышли, он плотно закрыл дверь и сделал ошеломившее нас сообщение. В ФИАНе [Физическом институте Академии наук СССР] по постановлению Совета Министров и ЦК КПСС создается исследовательская группа. Он назначен руководителем группы, мы оба ее члены. Задача группы — теоретические и расчетные работы с целью выяснения возможности создания водородной бомбы», — писал в воспоминаниях Андрей Сахаров.

После испытания 12 августа 1953 года Курчатов низко поклонился 32-летнему Сахарову: «Тебе, спасителю России, спасибо!».

По оценкам специалистов, в США роль Улама как ученого и конструктора была не меньше, чем Теллера. В СССР огромный вклад внесли научный руководитель Сахарова Игорь Тамм, Лев Ландау, Яков Зельдович и Виталий Гинзбург.

Личной и безусловной заслугой Сахарова является выдвинутая им в 1949 году идея «слойки»: размещения плутониевого заряда не в одной точке, а слоями, перемежающимися с топливом синтеза. Таким образом, он задумался о проблеме сжатия дейтерия и нашел ее оригинальное решение на год раньше американцев.

Находка Сахарова помогла создать боевую бомбу за год до назначенного правительством срока. В этом смысле он действительно оказался «спасителем» — не столько России, сколько Курчатова и других руководителей проекта от начальственного гнева. Однако «слойка» резко ограничивала мощность заряда.

«Все, что мы делали до сих пор, никому не нужно. Но я уверен, что через несколько месяцев мы достигнем цели», — заявил коллегам после американского испытания на Бикини Игорь Тамм.

Еще в конце 1953 года физик Виктор Давиденко предложил располагать плутониевую бомбу и термоядерный заряд в отдельных объемах, самостоятельно придя к тем же выводам, что и Улам.

К 1955 году технология была доработана Сахаровым, Зельдовичем, Трутневым и Франк-Каменецким. С тех пор советские и американские водородные бомбы создавались по одному принципу.

Ученый и гуманист

Судьба Андрея Сахарова была исключительной: он вошел в историю дважды, как великий ученый и не менее великий политик.

Обычная двухкомнатная квартира в Нижнем Новгороде, где жил в ссылке опальный академик, превращена в музей. По словам его сотрудников, посетителей много, но гостей, особенно молодых, больше интересует создание водородной бомбы, чем Сахаров-правозащитник.

Советская пропаганда любила обвинять диссидентов, помимо прочего, и в том, что они-де ничтожества и неудачники, ищущие дешевой популярности. Про светило мировой физики, трижды Героя Социалистического Труда, осыпанного всеми мыслимыми благами, этого нельзя было сказать даже при сильном желании.

По словам самого Сахарова, в молодости он был бесконечно далек от политики и думал только о воплощении научных идей.

Автор фото, RIA Novosti

Подпись к фото,

Участие в создании водородной бомбы побудило Андрея Сахарова задуматься о мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе

Его диссидентство началось с банкета по поводу очередного испытания в Семипалатинске. Сахаров предложил тост «за то, чтобы наши «изделия» всегда успешно взрывались над полигонами и никогда над городами». Повисло неловкое молчание, словно он сморозил непристойность. Потом старший по званию из военных маршал артиллерии Митрофан Неделин рассказал анекдот: «Лежит старуха на печи, а дед молится перед образами: «Господи, укрепи и направь!». Бабка подает голос: «Ты, старый, молись только об укреплении, а направить я и сама сумею!».

Тогда, вспоминал Сахаров, он и ужаснулся тому, с кем имеет дело.

Последней каплей для властей стала критика Сахаровым советского вторжения в Афганистан. Из всех регалий у него осталось только звание академика.

По уставу, исключить человека из Академии могло только общее собрание, причем тайным голосованием. Даже несколько «белых шаров» выглядели бы как оппозиция советской власти, и политбюро предпочло не связываться.

Когда во время обсуждения кто-то сказал, что в России подобных случаев не было, Петр Капица заметил, что в мире один прецедент имеется: Гитлер исключил из академии наук Эйнштейна.

Всемирно известного астрофизика Иосифа Шкловского за дружбу с Сахаровым лишили научной командировки в Париж, объявив принимающей стороне, что он заболел. Примерно через полгода французский коллега приехал в Москву и при встрече со Шкловским спросил, как тот себя чувствует.

«У меня диабет — слишком много Сахарова!» — ответил он.

Абсолютное оружие

Сталин не дожил до испытания термоядерной бомбы пяти месяцев и недели.

Историки усматривают явную связь между первым советским атомным взрывом и началом войны в Корее. Можно лишь гадать, что последовало бы за приобретением СССР водородной бомбы, оставайся старый диктатор у власти.

Возможность применения атомных бомб и американские, и советские стратеги рассматривали хотя бы теоретически. Водородная бомба, способная убивать людей уже не сотнями тысяч, а десятками миллионов, изначально рассматривалась как «оружие Судного дня», предназначенное не для использования, а для взаимного сдерживания. Международные отношения и военное искусство изменились кардинально и навсегда.

В соответствии с гегелевской диалектикой, самое могучее оружие в истории оказалось бесполезным. Тенденция достигла предела и превратилась в свою противоположность.

Супербомбу называли символом людского могущества и безумия. Мысль о том, что человечество впервые оказалось способно нажатием кнопки совершить самоубийство или вовсе уничтожить планету, вселяла ужас вкупе с извращенной гордостью.

До сих пор ходят упорные, хотя и не подтвержденные документально слухи, будто во время испытания «кузькиной матери» рукотворное солнце полыхало значительно дольше, чем предусматривалось расчетами, и советские физики, равно как и американцы, наблюдавшие за испытанием с разведывательных самолетов, натерпелись страху, вспомнив теоретические выкладки Нильса Бора.

Великий физик предсказывал, что при определенной мощности термоядерная реакция может приобрести положительную динамику, то есть начать всасывать и перерабатывать в гелий водород из атмосферы и Мирового океана, пока вся Земля на окажется покрыта спекшейся каменной коркой.

Так это было или нет, но менее чем через два года Вашингтон и Москва подписали первое соглашение по контролю над вооружениями — Московский договор 1963 года о запрещении атмосферных, подводных и космических ядерных испытаний.

По мере роста числа и повышения эффективности носителей ядерного оружия увлечение единичными зарядами с поражающей воображение мощностью утратило актуальность. Аналогов «кузькиной матери» больше не выпускали. По мере истечения срока годности и США, и СССР отказались от гигантских термоядерных бомб как оружия варварского и непрактичного. В ходе переговоров учитывались количество боеголовок и носителей, их точность и степень уязвимости, но не мегатоннаж.

Современная стратегия делает ставку на высокоточные неядерные боеприпасы. Максимальная мощность находящихся на вооружении термоядерных зарядов составляет одну мегатонну. По мнению большинства военных специалистов, и это чрезмерно.

Множество трагедий Эдварда Теллера

Эдвард Теллер родился в этот день 106 лет назад. Теллер наиболее известен широкой публике благодаря двум вещам: его репутации «отца водородной бомбы» и ключевого злодея в истории падения Роберта Оппенгеймера. Для меня Теллер всегда будет ярким примером того вреда, который могут причинить блестящие люди — случайно или преднамеренно — когда они занимают руководящие посты; как сказал в интервью о Теллере известный историк Ричард Родс, «Теллер постоянно давал плохие советы каждому президенту, на которого работал». Это явление является опорой политики, но случай Теллера, к сожалению, показывает, что даже наука может быть поставлена ​​на службу такому злоупотреблению властью

По иронии судьбы, это два самых общеизвестных факта о Теллере, которые также, вероятно, не совсем точны. Позже он часто жаловался, что общественность преувеличивала его роль как в программе создания водородной бомбы, так и в свержении Оппенгеймера, и это утверждение было в основном правдой. По правде говоря, он заслуживал как меньшего признания, так и меньшего порицания за два своих главных поступка. Без Теллера водородные бомбы все еще разрабатывались бы, а без Теллера Оппенгеймер все равно был бы отстранен от своей роли главного научного советника правительства.

Вопрос, который продолжает волновать историков и ученых, прост; почему Теллер так себя вел? Во всяком случае, он был блестящим человеком, хорошо осведомленным о массовых излишествах ядерного оружия, за которое он выступал, а также хорошо осведомленным о том ущербе, который он нанесет Оппенгеймеру и научному сообществу, дав показания против отца атомной бомбы. Он также часто был теплым человеком и явно желал дружбы со своими сверстниками, так почему же он решил оттолкнуть так много близких ему людей? Ответы на эти вопросы, несомненно, лежат в биографии Теллера. Выросший в прогрессивной Венгрии на рубеже веков в семье состоятельного еврея, Теллер был частью созвездия венгерских вундеркиндов с похожим культурным и семейным прошлым, которые следовали схожими траекториями, эмигрировали в Соединенные Штаты и прославились. ученые. Лео Силард, Юджин Вигнер и Джон фон Нейман были друзьями детства.

К сожалению, Теллер стал психологической жертвой коммунистического и фашистского режимов Венгрии после Первой мировой войны в раннем детстве, когда он своими глазами увидел грабежи, совершенные в его стране Белой Куном, а затем Миклошем Хорти. Хаос и неуверенность, вызванные коммунистами, произвели глубокое впечатление на чувствительного мальчика и травмировали его на всю жизнь. Позже, когда Теллер эмигрировал в Германию, Англию и Америку, он увидел, как петля нацизма затягивается вокруг Европы. Этот комбинированный двойной удар, нанесенный жестокостью коммунизма и нацизма, кажется, продиктовал почти все основные решения Теллера до конца его жизни.

Страх перед тоталитаризмом проявился рано, что привело Теллера к тому, что он был одним из первых, кто подтолкнул американскую программу создания ядерного оружия. Он был водителем Лео Сциларда, когда Сцилард поехал на встречу с Эйнштейном в его коттедж на Лонг-Айленде и получил знаменитое письмо Рузвельту, подписанное великим физиком. Наряду со Сцилардом и Вигнером Теллер был первым, кто поднял тревогу по поводу потенциального немецкого атомного проекта, и он энергично лоббировал, чтобы правительство обратило на это внимание. К началу войны он был уважаемым профессором Университета Джорджа Вашингтона. Подстрекаемый своим опытом и внутренней совестью, Теллер стал одним из первых новобранцев Оппенгеймера в Лос-Аламосе, куда он переехал в начале Манхэттенского проекта весной 1919 года.43.

Встреча Оппенгеймера и Теллера была похожа на одно из тех роковых событий в греческих трагедиях, которым суждено закончиться трениями и трагедией. Возможно, самый ироничный поворот в этой истории заключается в том, насколько похожи были эти два человека; блестящие физики, которые были одновременно выходцами из высокой культуры и состоятельными семьями, интересовались литературой и искусством, видели для себя великую роль в истории и сочувствовали бедственному положению окружающих их людей. Однако их личности столкнулись почти с самого начала, хотя недоверие в основном было порождено Теллером.

Однако не во всем виноват Теллер. К тому времени, когда Теллер познакомился с Оппенгеймером, последний зарекомендовал себя как выдающийся физик-теоретик американского происхождения своего времени, человек, который мог иметь влияние даже на нобелевских лауреатов благодаря своему удивительно быстрому уму, ослепительно католическим интересам и знаниям, а также способности превращаться в принятие какую бы роль ни отводила ему история. Но такие люди, как Оппенгеймер, едва ли бывают простыми, и коллеги и ученики Оппенгеймера обычно распадались на два крайних лагеря: тех, кто видел в нем неуверенного в себе и претенциозного позера, и тех, кто боготворил его интеллект. Очевидно, Теллер попал в первую группу.

Разногласия между двумя мужчинами обострились после переезда Теллера в Лос-Аламос, когда Оппенгеймер назначил Ганса Бете главой важного теоретического отдела проекта. Теллера, по понятным причинам, раздражал этот выбор, поскольку, в отличие от Бете, он жил проектом с самого начала, но решение Оппенгеймера было мудрым; он оценил обоих физиков и понял, что, хотя оба они, несомненно, были способны к науке, управление подразделением примадонн требовало непоколебимой решимости, взвешенного принятия решений и способности быть командным игроком, тихо успокаивая эго, — все это качества, присущие Бете. но не в летучем Теллере.

Теллер так и не оправился от этого пренебрежения, и с тех пор его отношения с Оппенгеймером и Бете (с которыми он был лучшим другом в течение многих лет) становились все более натянутыми. Он не в первый раз позволял личному мешать профессиональному, и я думаю, что это была его первая большая трагедия — неспособность отделить личные чувства от объективного мышления. Также во время войны идея использования атомной бомбы для запуска самоподдерживающейся реакции синтеза захватила воображение Теллера. Теллер подтвердил решение Оппенгеймера нанять Бете, когда тот отказался выполнять подробные расчеты имплозивного оружия и настоял на том, чтобы он поработал над своей излюбленной идеей «Супер», отвлекающим маневром, который, несомненно, был ортогонален неотложной задаче создания атомной бомбы, особенно тот, который был необходим, чтобы зажечь Супер в любом случае.

После окончания войны Теллер продолжал настаивать на создании водородной бомбы. История была на его стороне, и растущее вторжение Советов в Восточную Европу, за которым последовали крупные события, такие как берлинский воздушный мост и испытание первой советской атомной бомбы, укрепили его убеждения и позволили ему заручиться поддержкой ученых, политиков и военных. . К сожалению, его первоначальный дизайн Super был фатально ошибочным; в то время как атомная бомба на самом деле подожгла бы большую массу трития или дейтерия, потери энергии были бы слишком быстрыми, чтобы поддерживать успешную реакцию синтеза. Даже узнав об этом, Теллер продолжал настаивать на разработке, пользуясь ухудшающейся политической ситуацией и своей растущей известностью в научном сообществе. Это был первый настоящий нечестный поступок Теллера.

Вторым его нечестным поступком было утаивание кредита от человека, который на самом деле придумал первую успешную идею водородной бомбы — Станислава Улама. Исключительно блестящий и разносторонний математик, Улам сначала провел подробные расчеты, которые выявили дыры в оригинальной конструкции Теллера «Супер», а затем придумал ключевой процесс радиационной имплозии, который сжал бы партию термоядерного топлива и обеспечил бы его устойчивый синтез. Теллер, который до сих пор кипел от ярости по поводу расчетов Улама, сразу увидел достоинства идеи и значительно ее усовершенствовал. С тех пор почти каждая водородная бомба в ядерных арсеналах мира была построена на основе модели Теллера-Улама. Тем не менее, Теллер, кажется, отрицал заслугу Улама за эту идею даже в последние годы своей жизни, что особенно озадачивает, учитывая, что он преуменьшал свою роль в разработке водородных бомб в последние годы своей жизни. Было ли это просто уловкой, придуманной для того, чтобы вызвать сочувствие и проявить ложную скромность? Мы никогда не узнаем.

Поступок, из-за которого Теллер прославился, последовал лишь несколько лет спустя, в 1954 году. С конца войны Оппенгеймер твердо выступал против водородной бомбы не только на моральной, но и на технической основе. Это не понравилось истеблишменту, особенно перед лицом все более ужасающей международной ситуации. Оппенгеймер был едва ли единственным, кто выступал против проекта — видные ученые, такие как Энрико Ферми и Исидор Раби, были еще более громкими в своем оппозиции, — но репутация Оппенгеймера, его роль главного советника правительства по атомной энергии и его часто небрежная жестокость и нетерпение по отношению к низшим людям заставили его выделяться, быть заметным. После того, как проект Теллера-Улама стал известен, Оппенгеймер фактически поддержал проект, но к тому времени он уже нажил могущественных врагов, особенно в лице Льюиса Штрауса, мстительного, мелкого и тонкокожего бывшего министра военно-морского флота, который, к сожалению, имел ухо президента Эйзенхауэра.

Когда правительство выдвинуло обвинения против Оппенгеймера, Теллера попросили дать показания. Он мог бы отказаться и сохранить свою репутацию, но не стал этого делать. Любопытно, что фактические показания Теллера в то же время довольно прямолинейны и достаточно расплывчаты, чтобы их можно было истолковать с осуждением. В нем чувствуется расчетливая двусмысленность, что делает его особенно мощным. Теллер сказал следующее:

Во многих случаях я видел, как доктор Оппенгеймер действовал — я понимал, что доктор Оппенгеймер действовал — таким образом, который мне было чрезвычайно трудно понять. Я был с ним категорически не согласен по многим вопросам, и его действия мне откровенно показались запутанными и сложными. В этой мере я чувствую, что хотел бы видеть жизненные интересы этой страны в руках, которые я лучше понимаю и, следовательно, больше доверяю.

Что интересно в показаниях, как объяснил Фриман Дайсон в своей автобиографии, так это то, что они на самом деле совершенно не драматичны и правдивы. Оппенгеймер лгал армейским чиновникам во время войны относительно непрямого обращения к нему за передачу секретов в Советский Союз. Он сразу отказался, но затем состряпал ненужную и причудливую «историю петуха и быка» (по его собственным словам), чтобы объяснить свои действия. Эта история не доставила ему неприятностей во время войны из-за его незаменимой роли в проекте, но она определенно квалифицировала его как «запутанного и сложного». Кроме того, после войны взгляды Оппенгеймера на ядерное оружие также часто казались противоречивыми, как и его лояльность к своим бывшим ученикам. Мнения Оппенгеймера о водородной бомбе, которые были вполне обоснованными, были, однако, также интерпретированы Теллером как «запутанные и сложные». Но откуда взялся Теллер, действия Оппенгеймера было трудно понять, и поэтому было ясно, что Теллер доверит мнение о национальной безопасности кому-то другому. Таким образом, свидетельство Теллера на самом деле было довольно неудивительным и разумным, если рассматривать его в определенном контексте.

Как бы то ни было, его слова были расценены как великое предательство большинством физиков, поддерживавших Оппенгеймера. Результатом такого восприятия было то, что сам Теллер пострадал от своих показаний гораздо больше, чем Оппенгеймер. Близкие друзья просто перестали с ним разговаривать, а один бывший коллега публично отказался пожать ему руку, что заставило Теллера удалиться в свою комнату и заплакать. По сути, большая часть физического сообщества военного времени объявила его изгоем. Вполне вероятно, что Теллер передумал бы давать показания против Оппенгеймера, если бы знал, какую личную цену ему придется заплатить. Но ключевым моментом здесь является то, что Теллер снова позволил личным чувствам помешать объективному принятию решений; Враждебность Теллера к Оппенгеймеру началась много лет назад, и он знал, что, пока правит император, он никогда не сможет занять его место. Это был его шанс устроить переворот. Так случилось, что его решение просто привело к большой трагедии в его жизни, трагедии, которая была особенно острой, поскольку его отказ от дачи показаний, по сути, не имел бы значения для отзыва допуска Оппенгеймера к секретным материалам.

Эта неспособность отделить личное от реальности продемонстрировала одержимость Теллера ядерным оружием в течение следующих пятидесяти лет, вплоть до его смерти. В какой-то момент он был достаточно параноиком, чтобы заявить, что через пять лет он видит себя в советском лагере для военнопленных. Я не буду заходить так далеко, чтобы называть Теллера параноиком с медицинской точки зрения, но некоторые симптомы определенно присутствуют. Привязанность Теллера к своим водородным бомбам стала настолько непоколебимой, что он, по существу, выступал против почти всех усилий, направленных на примирение и сокращение вооружений с Советами. Договор о частичном запрещении ядерных испытаний, ДНЯО, договор по ПРО и обоснованная научная оппозиция вымышленной защите Рейгана в стиле «Звездных войн»; все встречали его быстрое неодобрение, даже когда наука утверждала обратное, как в случае со «Звездными войнами». Он также публично обсуждал с Линусом Полингом генетические эффекты радиации так же, как двадцать лет спустя он обсуждал с Карлом Саганом ядерную зиму.

У Сагана есть особенно яркий взгляд на отношение Теллера к ядерному оружию в его книге «Мир, населенный демонами». В книге есть целая глава о Теллере, в которой Саган пытается понять любовь Теллера к бомбам. По мнению Сагана, Теллер был на самом деле искренен в своей вере в то, что ядерное оружие является спасителем человечества. Он действительно считал, что это оружие решит все наши проблемы в войне и мире. Это привело к тому, что он выступил за довольно диковинное использование ядерного оружия: «Хотите узнать больше о лунной пыли? Взорвите ядерное оружие на Луне и проанализируйте спектр образовавшейся пыли. Вы хотите раскопать гавани или изменить курс? рек? Ядерное оружие может сделать свое дело». Предложение Теллера раскопать гавани на Аляске с помощью бомб вызвало соответствующее сопротивление со стороны коренных жителей Аляски. Во многих из этих сценариев он, казалось, просто игнорировал биологические эффекты радиоактивных осадков.

Но как бы я ни ценил мнение Сагана о том, что Теллер был искренен в своих предложениях, мне трудно его переварить; Теллер был достаточно умен, чтобы знать о побочном ущербе, причиняемом ядерным оружием, или понимать, как нелепо звучит идея использования ядерного оружия для изучения лунной пыли, когда для этого существовали гораздо более простые методы. Мое мнение, что к этому времени он так далеко ушел по пути, который избрал для себя после войны, что просто не мог отступить назад. Он цеплялся за сомнительное использование ядерного оружия в мирное время просто для того, чтобы отстаивать его наращивание в военное время. К этому времени мужчина был слишком далеко, чтобы выбрать другую роль в своей жизни. Думаю, это была еще одна трагедия Теллера.

Но, на мой взгляд, величайшая трагедия Теллера не имеет ничего общего с ядерным оружием. Просто в погоне за своей одержимостью бомбами он растратил свой великий научный дар и не смог стать по-настоящему великим физиком. По иронии судьбы он снова разделил эту судьбу со своим заклятым врагом Робертом Оппенгеймером. До войны и Оппенгеймер, и Теллер внесли значительный вклад в науку. Теллер настолько известен своими работами с оружием, что его научные исследования легко игнорировать. Вместе с двумя другими учеными он разработал важное уравнение, описывающее адсорбцию газов твердыми телами. Другим очень важным вкладом Теллера, известным химикам, является эффект Яна-Теллера, искажение геометрии в некоторых неорганических молекулярных комплексах, которое влияет на ключевые свойства, такие как цвет и магнитное поведение. В ядерной физике Теллер снова выдвинул несколько идей, включая правила Гамова-Теллера, описывающие энергетические переходы в ядрах. Даже после войны Теллер продолжал думать о науке, работая, например, над теорией Томаса-Ферми, которая была предшественником методов, используемых для расчета важных свойств молекул.

Но после 1945 года научный дар Теллера, по существу, оставался нетронутым, застойным во всем своем творческом великолепии. Эдвард Теллер, физик-теоретик, медленно, но верно уходил в тень, и его место занял Эдвард Теллер, эксперт по ядерному оружию и политический защитник. Похожая участь постигла и Оппенгеймера, хотя в течение многих лет он хотя бы оставался в курсе последних достижений в физике. Соблазненные властью, оба мужчины забыли, что привело их к этому поворотному моменту в истории. В погоне за властью они игнорировали свою любимую науку.

В конце концов, один факт стоит особняком, на мой взгляд, совершенно очевиден: одержимость Эдварда Теллера ядерным оружием, скорее всего, станет историческим курьёзом, но Ян-Теллер будет существовать вечно. Вот это, я думаю, настоящая трагедия.

Выраженные взгляды принадлежат автору (авторам) и не обязательно совпадают с мнением Scientific American.

ОБ АВТОРАХ

    Ашутош Джогалекар — химик, интересующийся историей, философией и социологией науки. Его увлекает логика научных открытий и взаимодействие науки с общественными настроениями и политикой. Он ведет блог в The Curious Wavefunction, с ним можно связаться по адресу любопытно[email protected]. Подпишитесь на Ашутоша Джогалекара в Твиттере

    Этот месяц в истории физики

    Эдвард Теллер

    Эдвард Теллер, которого часто называют «отцом водородной бомбы», был одним из самых противоречивых ученых, работавших над американской программой создания термоядерного оружия. В то время как многие коллеги считали его очень изобретательным и творческим физиком, другие были отчуждены его часто автократическим стилем и целеустремленным стремлением к программе термоядерного синтеза для создания «супербомбы».

    Родившийся в 1908 году в Будапеште, Венгрия, в еврейской семье из среднего класса, Теллер вырос в особенно неспокойное время в политической истории страны. К тому времени, когда он был готов продолжить углубленное изучение науки, Венгрией правил яростно антисемитский фашистский диктатор, и молодой Теллер решил покинуть свою родину, чтобы учиться в Германии, среди прочих, у Вернера Гейзенберга. Он получил докторскую степень по теоретической физике в 1930 году в Лейпцигском университете, и хотя после его окончания он принял исследовательскую должность в Геттингенском университете, приход Гитлера к власти побудил его сначала эмигрировать в Данию в 1919 году.34, где он работал с Нильсом Бором, а затем в Университете Джорджа Вашингтона в США в 1935 году.

    Хотя его предыдущие исследования были в области квантовой механики, в GWU он начал очень продуктивное сотрудничество с русским эмигрантом Джорджем Гамовым в области ядерной физики. Они сформулировали так называемые правила Гамова-Теллера для классификации поведения субатомных частиц при радиоактивном распаде и попытались применить новое понимание атомных явлений к астрофизике.

    После начала Второй мировой войны он был одним из первых ученых, нанятых для работы над Манхэттенским проектом, сначала работая в Чикагском университете, а затем перейдя в Лос-Аламосскую национальную лабораторию.

    Именно Энрико Ферми первым предложил Теллеру идею водородной бомбы. Еще до создания первой атомной бомбы, в сентябре 1941 года, Ферми считал, что атомная бомба может нагреть массу дейтерия в достаточной степени, чтобы вызвать термоядерную реакцию.

    Хотя Теллер входил в группу выдающихся ученых, которым было поручено разработать атомную бомбу, его гораздо больше интересовала возможность создания «супербомбы». Он хотел, чтобы оба варианта были реализованы в Лос-Аламосе, но создание более простого устройства деления было сочтено достаточно сложным, и от проекта синтеза отказались. Это разочаровало Теллера, а также привело к напряженности в отношениях с его коллегами-учеными, особенно с Гансом Бете, который не одобрял упрямый отказ Теллера выполнить подробный расчет имплозии, когда теоретическое подразделение уже было в дефиците.

    В 1945 году атомная бомба была успешно испытана в Аламогордо, штат Нью-Мексико. Теллер вернулся в Чикагский университет после очередной безуспешной попытки убедить Лос-Аламос заняться термоядерным синтезом и создать еще более мощное термоядерное оружие. Только когда русские взорвали собственную атомную бомбу, президент Трумэн приказал лаборатории разработать термоядерное оружие. Роберт Оппенгеймер, Ферми и многие другие ветераны Манхэттенского проекта яростно выступили против этого плана, в результате чего между двумя фракциями ученых-атомщиков возник глубокий и ожесточенный раскол. Теллер, наконец, увидел, как его мечта материализовалась 1 ноября 19 года.52 года, когда на атолле Эниветок в Тихом океане была успешно взорвана первая водородная бомба.

    После этого успеха Теллер активно лоббировал в Конгрессе вторую лабораторию для термоядерных исследований, и Комиссия по атомной энергии в конце концов учредила Ливерморскую национальную лабораторию Лоуренса. Теллер работал сначала консультантом, затем заместителем директора и, наконец, директором нового предприятия.

    Окончательный разрыв с бывшими коллегами по Манхэттенскому проекту наступил в 1950 во время слушаний по безопасности Оппенгеймера. Теллер свидетельствовал против Оппенгеймера, говоря: «Я бы предпочел, чтобы жизненно важные интересы этой страны находились в руках, которые я лучше понимаю и, следовательно, больше доверяю». Многие в научном сообществе сочли это непростительным предательством и подвергли Теллера остракизму на всю жизнь.

    В отличие от Оппенгеймера, чье сильное нравственное чутье было потрясено тем, что наука сделала при разработке термоядерного оружия, Теллер порицал кажущееся противоречие между результатами науки и требованиями морали, настаивая на том, что противоречия и неопределенность следует принять.

    Он продолжал оставаться стойким сторонником мощной национальной оборонной программы, выступая за продолжение ядерных испытаний и Стратегическую оборонную инициативу («Звездные войны»). В 1962 году он был отмечен премией Энрико Ферми, отметив его «за лидерство в исследованиях термоядерных реакций и за его усилия по укреплению национальной безопасности и обеспечению мира».

    В выпуске журнала Science от 22 мая 1998 года Теллер, в то время старший научный сотрудник Гуверовского института Стэнфордского университета, защищал мораль своих 19 лет.49 рекомендации по разработке водородной бомбы. «Меня до сих пор иногда спрашивают, не жалею ли я о том, что изобрел такую ​​ужасную вещь, как водородная бомба. Ответ — нет», — писал он. «Несколько десятилетий спустя холодная война закончилась победой Америки. Возможно, пожалуй, даже вероятно, что мой совет дать положительный ответ на вопрос о водородной бомбе сыграл значительную роль в определении этого исхода».

    Теллер умер 9 сентября 2003 года, не раскаиваясь и споря до конца.

    Дополнительная литература:
    «Андрей Сахаров и Эдвард Теллер, » Oxford Companion to the History of Modern Science , JL Heilbron, изд., Oxford University Press, 2003, стр. 727-728.
    «Эдвард Теллер, отец водородной бомбы», Академия достижений, .

    Эдвард Теллер, доктор философии. | Academy of Achievement

    «Я считаю, что в интеллектуальном развитии мира есть периоды, которые особенно велики. Они приурочены к не очень продолжительным периодам и к местам, не очень обширным. В современной науке это произошло в Центральной Европе».

    То, что произошло в Центральной Европе в первые десятилетия этого столетия, стало революцией в понимании человеком Вселенной. Прорыв в физике связан с несколькими выдающимися умами: Альбертом Эйнштейном, Нильсом Бором, Вернером Гейзенбергом. Тем, кто знал их и работал с ними, и был в самом сердце этого брожения, был Эдвард Теллер.

    Под руководством Гейзенберга в Лейпциге он помог заложить основы ядерной физики. Его исследования с Энрико Ферми в Чикагском университете привели к первой управляемой ядерной реакции. В Лос-Аламосе с Дж. Робертом Оппенгеймером Теллер помогал в разработке первой атомной бомбы. В разгар холодной войны он руководил разработкой водородной бомбы и вел неустанную борьбу за создание Ливерморской лаборатории Лоуренса для термоядерных исследований.

    В течение своего девятого десятилетия он оставался ярым сторонником ядерного синтеза и стратегической противоракетной обороны. Как один из великих пионеров современной физики и активный защитник национальной безопасности Америки, Эдвард Теллер оставил свой след в нашем времени, равный которому мало кто мог. Хотя его страстные убеждения часто приводили его к конфликту с коллегами-учеными, его старый друг, лауреат Нобелевской премии Юджин Вигнер называл его «одним из самых вдумчивых государственных деятелей науки».

    Смотреть полное интервью

    Вы были там, на полигоне Тринити в Нью-Мексико, когда была испытана первая атомная бомба. Если бы вы могли вернуть нас в то утро 16 июля 1945 года, о чем бы вы думали? Что вы почувствовали, когда взорвалась бомба?

    Эдвард Теллер: У нас был обратный отсчет, который остановился — там, где я был, в десяти милях от нуля — на минус 30 секундах. Потом тишина. Долго. Я был уверен, что это осечка. Я лежал на земле, как было велено, и смотрел на него — не в соответствии с указаниями — (в) тяжелом сварочном стекле. А потом, в нужное время — или, я думал, уже поздно — было раннее утро, совсем темно — очень слабое количество света. Я отчетливо помню, в первую секунду я подумал: «И это все?» Потом я вспомнил, что на мне было это тяжелое сварочное стекло и перчатки, так что свет не мог проникнуть внутрь. Поэтому, когда этот свет — может быть, через две секунды — начал меркнуть, я поднял руку и посмотрел на песок. И знаете, как будто я отдернул занавеску и вошел яркий солнечный свет. Тогда я был впечатлен. Затем я увидел блестящую вспышку. Не смотрю на него, а смотрю на песок рядом со мной. И, конечно же, мы все прекрасно понимали, что через несколько недель это будет не просто эксперимент. И у некоторых из нас, в том числе у меня, были серьезные сомнения, следует ли использовать это без предварительной демонстрации.

    Что мы сделали в Лос-Аламосе, так это убедились, что Соединенные Штаты будут первыми, кто что-то сделает с этой новой властью. Мы боялись, что это будут нацисты. Но благодаря нашим усилиям — и я думаю, отчасти из-за нежелания Гейзенберга, отчасти из-за нехватки сил в Германии — этого, к счастью, не произошло. Но мы знаем, что великий советский ученый Курчатов добился больших успехов в создании атомной бомбы. И когда наш успех показал, что все это возможно, Советам, которые во многих других отношениях были гораздо медленнее, понадобилось всего четыре года, чтобы догнать нас. Фактически, в Лос-Аламосе мы позаботились о том, чтобы Соединенные Штаты, а не Советский Союз, первыми сказали слово в атомный век. И я думаю, что это влияние, которое мы действительно оказали, и совершенно ясно, что то, что мы сделали, было необходимо сделать.

    Дж. Роберт Оппенгеймер, ведущий ученый Манхэттенского проекта, разработавшего атомную бомбу. (Эд Уэсткотт)

    Говоря об этом моменте, ваш коллега-ученый Дж. Роберт Оппенгеймер, руководивший проектом по созданию бомбы, процитировал Бхагавад-Гиту: «Я стал смертью, разрушителем миров». Это захватывает момент для вас? Как вы к этому относитесь?

    Эдвард Теллер: Конечно, я был очень впечатлен.

    Самым сильным чувством во мне в то время было беспокойство. Что произойдет, если это будет использоваться всерьез? На мой взгляд, цитата из Оппенгеймера — замечательный пример тщеславия ученых, идеи, что они создают что-то новое, непонимания того, что все, что они делают, — это находят то, что уже есть. Достаточно обнаружить. Утверждать, что я являюсь источником чего-то нового, или каким-либо образом подразумевать это, я думаю, совершенно неправильно.

    Новозеландский химик, лауреат Нобелевской премии Эрнест Резерфорд (1871-1819 гг.)37), основоположник современной атомной теории.

    Когда Гитлер пришел к власти, вы знали, что вам придется покинуть Германию. Как ты выбрался? Многие хотели уехать, но некуда.

    Эдвард Теллер: Физики всего мира очень эффективно работали вместе, и те из нас, кто хотел уйти, имели легкую возможность это сделать. Я приехал в Лондон осенью 1934 года. Было собрание, на котором выступал великий физик-ядерщик лорд Резерфорд. Как насчет? Ядерная энергия. «Полная ерунда!» он сказал. «Ядерные вопросы — это чистая физика, они никогда не могут иметь никакого практического применения». Через несколько недель я узнал причину увлечения Резерфорда.

    Я познакомился с Лео Силардом много лет назад в Будапеште. В Лондоне он пришел ко мне и сказал, что работал с недавно открытыми нейтронами. Поскольку у них нет заряда, они могут приблизиться к ядру, чего не может сделать никакое другое ядро. Таким образом, вы можете вызвать реакции в этом ядре, которые производят два нейтрона. Если бы это удалось сделать, то ядерную энергию можно было бы использовать в больших масштабах. Он был у Резерфорда, и Резерфорд выгнал его. Следующие несколько недель Резерфорд не успокоился. Сцилард тоже. Он продолжал работать и думать об этой возможности за четыре года до открытия деления.

    Доктор Лео Силард из Чикагского университета дает показания перед комитетом Палаты представителей по военным делам, 18 октября 1945 г. (AP)

    Тем временем я получил приглашение приехать в Соединенные Штаты для работы с замечательным русским, который бежавший из СССР Георгий Гамов. Я работал в Университете Джорджа Вашингтона, разрабатывая следствия новой атомной теории, и прекрасно проводил время. Во многих отношениях это должно было стать концом моей карьеры. За исключением того, что в январе 1939 года у нас была обычная интересная ежегодная конференция в Университете Джорджа Вашингтона, на которую меня пригласил Джордж Гамов, и прибыл Сцилард с новостью об открытии деления. Это была большая новость.

    Ключи к успеху —
    Зрение

    У нас была насыщенная конференция. И мы с женой очень устали к концу конференции. Но едва мы начали расслабляться — скажем, минут через 15 — раздался телефонный звонок, и на другом конце провода оказался мой друг Лео Силард. «Я на вокзале Юнион, подойди и возьми меня». Что ж, Сцилард был, возможно, последним — или одним из последних — мужчин, которые оказали на меня большое влияние. То есть большое положительное влияние. Никто не мог иметь на меня большего влияния, чем Гитлер, который ясно дал мне понять, что нельзя игнорировать политику, и в особенности нельзя игнорировать худшие пороки в политике. Сцилард хотел сказать: «Вот то, чего я ждал! Вот что я сказал вам в Лондоне много лет назад: расщепление. Может быть, при делении, когда большое ядро ​​— самое большое, урановое — распадается на две части, может быть, это деление, вызванное одним нейтроном, испустит два нейтрона, и тогда станут возможны ядерные взрывы». Это имело смысл. А несколько недель спустя Сцилард звонил по телефону из Нью-Йорка. «Я нашел нейтроны!»

    К тому времени я знал, что то, что Резерфорд называл бессмыслицей, на самом деле было суровой реальностью. И возможность того, что Гитлер доберется туда первым, была вполне реальной, потому что деление на самом деле было открыто в Берлине, в Институте кайзера Вильгельма. Сцилард был самым настойчивым в этом вопросе. Другие пытались, и интереса к нашему правительству не было, по крайней мере, в низах, куда любой из нас мог попасть. Но у Сциларда было воображение и, насколько мне удалось выяснить, никаких запретов.

    Ключи к успеху —
    Зрение

    Тем летом я преподавал в Колумбийском университете, и однажды ко мне подошел Сцилард. «Можете ли вы отвезти меня в конец Лонг-Айленда, чтобы увидеть Эйнштейна?» Знаете, Сцилард был очень изобретателен и умел все, кроме вождения автомобиля. Более того, у него были ложные надежды, что я буду хорошим водителем. Во всяком случае, я привел его к Эйнштейну. Он пригласил нас на чашку чая, а Сцилард вынул из кармана письмо, а Эйнштейн внимательно прочитал его, подписал и сделал одно уместное замечание. «Впервые, — сказал он, — мы будем получать энергию непосредственно от ядра атома, а не от солнца, которое получало ее от ядра атома». Он вернул письмо Сциларду, и это было второго августа. Остальное всем известно. Я сыграл свою важную роль шофера Сциларда. Сцилард передал письмо своему знакомому, знавшему президента и знавшему Рузвельта. Письмо было подписано второго августа, чуть более чем за четыре недели до вторжения Гитлера в Польшу. Письмо было доставлено медленно, но оно дошло без вмешательства секретарей. И Рузвельт увидел это в конце октября, после того как Гитлер и Сталин победили — и поделили между собой — Польшу. В письме говорилось, что наука существует. Ядерную взрывчатку можно сделать, и первыми об этом узнали немцы, они это открыли. Я не могу вспомнить время, когда такое письмо могло бы оказать на Рузвельта большее влияние, чем время, когда он действительно его получил. Он немедленно отдал приказ, и мы отправились в путь.

    Итак, после того как Рузвельт прочитал письмо Эйнштейна и дал добро на Манхэттенский проект по разработке атомной бомбы, вы сразу же подключились?

    Эдвард Теллер: Не знал. Мне нравилось то, что я делал слишком хорошо. Там был мой хороший друг Сцилард. Как и общий друг Юджин Вигнер.

    Ключи к успеху —
    Зрение

    Я получил приглашение на Панамериканский конгресс, на который я решил не идти, в Вашингтоне, по соседству. И Рузвельт собирался говорить, а я все еще не собирался. Но за день до своего выступления Гитлер вторгся в Низины, и было совершенно ясно, что решения в мировой войне теперь не за горами. И Рузвельт собирался говорить об этом, поэтому я собирался. Первый и единственный раз, когда я увидел Рузвельта, и то издалека. Он говорил о том, что время перелета из Европы на американский континент было не так велико, что малые народы не в безопасности, как и большие, что ученых можно винить в происходящих ужасных вещах. «Но, — сказал Рузвельт, — я пацифист, и вы, друзья мои, пацифисты, но я говорю вам, если вы не будете работать над орудиями войны, свобода будет потеряна повсюду». Это был вопрос, который был у меня на уме. И у меня сложилось впечатление, что Рузвельт разговаривал со мной. И, конечно, было глупо так думать — я из 2000 человек — но да, я. Потому что из нескольких тысяч присутствующих, возможно, именно он и я, и никто другой, не знали о возможности атомной бомбы. Я читал письмо, которое он читал, и знал действия, которые он уже предпринял для начала работы над ядерной взрывчаткой. Когда он закончил говорить, я принял решение. И я помню, как смотрел на часы; он говорил 20 минут.

    1944: Портрет президента Франклина Д. Рузвельта. Речь Рузвельта в 1940 году убедила доктора Эдварда Теллера присоединиться к Манхэттенскому проекту — исследовательской инициативе, в результате которой было создано первое ядерное оружие во время Второй мировой войны.

    Немного позже я оказался в Нью-Йорке, а затем в Чикаго, где Сцилард и Джон Уилер работали над ядерными реакторами. Потом в Лос-Аламос, а потом пришла решающая работа, когда приехал мой хороший друг Джонни фон Нейман, и дискуссия между ним и мной привела к предложению об имплозии. Столкновение материалов — урана — вместе с мощностью взрывчатого вещества за ним может привести к удвоению обычной плотности урана, что по ряду не очень сложных причин сделает возможным производство ядерных взрывчатых веществ в более ранние сроки. будущее.

    Это, в конце концов, после поражения Гитлера, привело к тому, что весной 1945, когда стало ясно, что ядерная взрывчатка будет в наличии. Именно тогда я получил письмо от Лео Сциларда, в котором предлагалось использовать первое ядерное взрывное устройство, использованное в войне, для демонстрации, а не для реального нанесения вреда противнику. Я пошел с предложением к Оппенгеймеру, который определенно сказал: «Нет». К сожалению, я последовал его совету, отчасти потому, что он не требовал никаких действий. Я очень сожалел о том, что последовал его совету, особенно когда позже узнал, что он — вопреки утверждению, что мы, физики, должны держаться подальше от таких решений — явно выступал за скорейшее возможное использование взрывчатого вещества.

    Остальная часть истории также известна. Наша работа над атомной бомбой еще не была закончена, и мы приступили к термоядерной бомбе; основано не на расщеплении тяжелых ядер, а на объединении легких ядер, ядер водорода. Там работа остановилась, пока Советы не произвели свой первый ядерный взрыв. К тому времени я работал над возможностью термоядерной бомбы, инициируемой бомбой деления. Некоторые из нас, и я, возможно, более настойчиво, чем другие, работали над этим. Пришло время сконцентрироваться на этом. Мы так и сделали, и за короткое время нам это удалось. Давно пора было, потому что Советы тоже добились успеха под руководством прекрасного и очень мужественного физика Андрея Сахарова, с которым я позже познакомился и которого я полюбил.

    История ядерных взрывов уже рассказана, и я не собираюсь повторять ее более подробно. В 1983 году Рейган задал соответствующий вопрос: «Разве не лучше спасать жизни, чем мстить за них? Не лучше ли было бы разработать защиту от ракет, а не концентрироваться исключительно на возмездии?» Так началась слаженная, организованная работа над Стратегической оборонной инициативой. Мы уже работали в нашей Ливерморской лаборатории над концепциями такого рода. Особенно мой юный друг Лоуэлл Вуд, который сейчас, вероятно, старше меня, когда была закончена водородная бомба. Он кажется мне очень молодым.

    В самом конце я хочу вернуться к тому, чему научился в жизни. Что будущее неопределенно. Что действительно то, что мы говорим, что мы делаем в каждом отдельном случае, может двигать весь мир. И это возлагает на нас исключительную ответственность. Теперь мы точно знаем, что есть хорошие способы защиты от всех видов ракет. Этот факт зависит от великого открытия Джонни фон Нейманом быстрых компьютеров. Теперь они могут выполнять миллиард отдельных вычислительных действий в секунду, что может быть увеличено еще в миллион раз. В конечном счете, именно поэтому трудная задача не допустить до нас ракеты может быть решена. Вот почему есть все основания полагать, что мы можем поразить пулю пулей, и что высокие технологии, вместо того, чтобы просто производить более сильные удары, могут обеспечить точность защиты от самых опасных видов нападения. На данный момент это центр моих интересов.

    Три года назад, почти четыре года назад, в области электропроводности произошло своеобразное, но большое событие, основанное на той работе, которую я выполнял по фотомеханике во время моего пребывания в Лейпциге. Это явление, вероятно, станет фактором, который еще больше ускорит вычислительные процессы, и это может стать еще одной важной причиной, по которой оборона может победить и сделать мир более безопасным.

    Как вы впервые заинтересовались наукой? Интересовались ли вы наукой в ​​детстве?

    Эдвард Теллер: Когда мне было, может быть, пять лет — может быть, еще нет пяти лет — это одно из моих самых ранних воспоминаний, что я должен был пойти спать, но не заснул. И я придумал игру. Я не знаю, насколько это уникально, я не знаю, сколько других детей когда-либо делали это, но я играл с числами. Конечно, никто никогда не говорил мне делать такие сумасшедшие вещи. Я знал, что в минуте 60 секунд, в часе 60 минут, в сутках 24 часа, а в году 365 дней. Я знал это. То обстоятельство, что я знал это тогда, — не знаю, почему я должен был это знать, но я это знал. И я пытался узнать, сколько секунд в часе, или в дне, или в году. И это, конечно же, очевидно, я сделал в своей голове. И более того, совершенно естественно, каждый раз я получал разные ответы. И это сделало игру более интересной.

    Я не знаю, почему я это сделал, но я знаю, что сделал это. И теперь, в последние годы, я начал ломать голову над тем, почему. Это было началом моего интереса, об этом не может быть и речи. Но откуда это взялось? У меня есть ответ. Не знаю, правильный ли это ответ.

    У меня было двуязычное образование. Моя мать говорила по-немецки намного лучше, чем по-венгерски. Ее отца звали Дойч. Книги в нашем доме, литературные книги, были немецкими. Мой отец говорил по-немецки очень плохо. Его юридические книги, разумеется, были на венгерском языке. Одновременно меня учили немецкому и венгерскому. Самые ранние слова, которые я помню, представляют собой смесь этих двух. Мне сказали, что я не говорил, пока мне не исполнилось три года, и тогда я говорил целыми предложениями. Теперь я мог попытаться притвориться, что молчу, пока мне не нужно будет что-то сказать. В некотором смысле это может быть даже правдой, в том смысле, что, во-первых, я уверен, что должен был ужасно запутаться в том, о чем говорили все эти люди, используя разные звуки для одних и тех же предметов. Я не уловил. Единственное, с чем я чувствовал себя знакомым, были числа. Там, по крайней мере, было что-то, что висело вместе.

    Что ваши родители сделали из вашего интереса к числам? Они поощряли вас?

    Эдвард Теллер: Когда мне было десять лет, мой отец, который на самом деле не понимал, чем и почему я буду интересоваться, видел, что я интересуюсь. И у него был старший друг, профессор математики на пенсии. Его звали Леопольд Клуг. И он, наверное, тот человек, который оказал наибольшее влияние на мою жизнь. Я видел его не часто, раз полдюжины, раз дюжину. Он был профессором математики на пенсии и делал две вещи. Во-первых, он подарил мне книгу. Название было Алгебра , автором был (Леонхард) Эйлер. Эйлер был математиком, о котором говорят, что из-за своей страсти к вычислениям он в конце концов ослеп. Это была очень элементарная книга, начиная с вопросов, зачем прибавлять, зачем умножать и почему минус один умножить на минус один будет плюс один. Вплоть до решения алгебраических уравнений пятого порядка. Шестой порядок в то время еще не был решен. А во времена Эйлера не было известно, что произведения выше пятого порядка неразрешимы. Это показал много позже очень молодой француз Пьер Галуа. Клуг дал мне эту книгу, и я прочитал ее. Это была моя любимая книга.

    У него был любимый предмет — проективная геометрия. Проективная плоская геометрия. Что произойдет, если вы возьмете рисунок в плоскости и спроецируете его на другую плоскость. Какие свойства остаются неизменными? Например, линия останется линией. Треугольник останется треугольником. Но равносторонний треугольник не останется равносторонним треугольником. Окружность может стать гиперболой. В чем сходство этих кривых? Что остается неизменным? Мне было десять лет, и возникавшие проблемы были слишком трудны для решения, но не слишком сложны для понимания. И в нем был человеческий фактор, который меня впечатлил.

    Я обнаружил, что взрослым было ужасно тяжело, все устали от того, что он делал. Клуг был первым встреченным мной взрослым, который любил свое дело, не уставал и даже любил объяснять мне что-то. Думаю, это произошло, когда я очень твердо решил, что хочу сделать что-то, что я действительно хотел сделать. Не ради кого-то другого, не ради того, к чему это может привести, а из-за моего врожденного интереса к предмету.

    Во всем мире я знал еще одно исключение из правила, согласно которому взрослые несчастны. Моя мама прекрасно играла на фортепиано. Она очень хотела быть концертирующей пианисткой, и она очень хотела, чтобы я стал концертирующей пианисткой в ​​детстве. Упражняться на фортепиано было слишком сложно. Умножения чисел не было.

    Были ли в школе учителя, которые вдохновляли или поощряли вас?

    Эдвард Теллер: Вскоре мой интерес к математике угас. Так получилось, что у нас был очень хороший учитель математики, коммунист. Я помню, как научился у него тому, чего никогда не забуду: правилу девяток. Простой момент: вы складываете числительные в числе, и если исходное число делилось на девять, то и сумма цифр тоже делится. Например, вы берете число вроде 243. Два, четыре и три — девять. Следовательно, 243 должно делиться на девять. На самом деле это девять раз по 27. Правило интересно тем, что оно очень простое. Что было действительно интересно для нас, десятилетних, так это то, что наш учитель математики доказал это. Доказательство не очень сложное, но оно было одним из первых простых и не совсем очевидных математических доказательств, с которыми я столкнулся. На самом деле это было незадолго до того, как я прочитал 9 Эйлера.0031 Алгебра.

    Коммунисты на несколько месяцев пришли к власти в Венгрии, и наш учитель математики говорил о каких-то очень странных вещах, которые звучали для меня странно, и я не могу сказать, что мне это нравилось. Не могу сказать, что я их страстно не любил, но его как учителя заменил фашист. И он совершенно не интересовался математикой, но интересовался тем, как писать уравнения так, чтобы написанное было легко разборчивым. Я кое-чему научился у него. Я думаю, что мое письмо немного улучшилось. Но моя школьная математика исчезла второпях, за что я его виню, только отчасти. Потому что реальный интерес не должен был быть остановлен так легко.

    Мне стало интересно читать такие фантастические истории, как Жюль Верн, и еще больше меня заинтересовало чтение о технологиях. Через несколько лет меня также заинтересовали лекции по физике. Я начал читать теорию относительности Эйнштейна и не совсем понял, о чем она. Я подошел к учителю, и он попросил меня принести ему книгу. Я принес ее ему, и я не видел книгу снова в течение года. Когда я сдал выпускной экзамен, учитель вернул книгу и сказал: «Хорошо, теперь ты можешь ее читать». В этот раз я прочитал и понял.

    В нашей системе обучения, как и в большинстве систем обучения старших классов, отсутствовало рассмотрение математики и естественных наук как точных вещей. «Это так, это доказуемо, это несомненно!» Все это правда. Но это упускает суть. В точных науках интересно то, что еще не известно, что вызывает сомнение, и тот процесс сомнения, противоречия, который действительно происходит при изменении науки из века в век, должен воспроизводиться в сознании каждого ученика. И я думаю, что на самом деле это — это , воспроизводимое в уме каждого хорошего ученика.

    К тому времени, когда я закончил среднюю школу, я знал, кем хочу быть, и это был математик. Мой отец был совсем другого мнения. Он думал, что в математике, будучи университетским профессором, невозможно зарабатывать на жизнь, если ты не совсем исключительный человек. Я должен был изучить что-то реальное. Мы пришли к компромиссу. Я должен был изучать химическую инженерию.

    Это не было совершенно необоснованным. По крайней мере два пожилых венгра, которые стали очень известными, сделали то же самое. Одним из них был Джон фон Нейман, человек, действительно ответственный за разработку быстрых компьютеров. Другим был Юджин Вигнер, сыгравший большую роль в раннем развитии ядерной энергетики, особенно ядерных реакторов. Мой отец познакомил меня с ними и с третьим лицом, несколько своеобразным человеком, о котором я могу сказать гораздо больше: Лео Силардом.

    Как бы то ни было, я уехал учиться в Германию. Потратив несколько недель на учебу в Технологическом институте в Будапеште, я уехал в Германию, в Карлсруэ. В Карлсруэ находился Технологический институт, спонсируемый самой передовой группой химической промышленности Германии. В этой группе работал молодой человек по имени Герман Марк, который действительно был, в самом полном смысле, основоположником химии полимеров. Он также был действительно превосходным лектором и, помимо работы на немецкую химическую промышленность, читал лекции в Карлсруэ.

    Герман Марк был наполовину евреем. Насколько я знаю, его отец был раввином в Темешваре (Тимишоара), недалеко от того места, где родилась моя мать. Когда пришел Гитлер, химическая промышленность очень вежливо избавилась от него, и он получил очень хорошую должность в Вене, преподавая химию в университете. Затем, когда Гитлер вторгся в Австрию в 1938 году — это было почти через десять лет после того, как я встретил Германа Марка, — он начал обзаводиться семьей. Его сын Ганс Марк, который теперь мой хороший друг, был ребенком. Герман Марк решил, что ему нужно уйти, а денег у него было немного. У него не было должности за границей. Он придумал трюк. Как химик, он мог, не слишком явно говоря об этом, купить немного платины. И из этой платины он сделал провода, и покрасил провода в черный цвет, и превратил их в плечики для одежды, и они были очень тяжелыми. Так зимние пальто пошли по платиновой проволоке, и вот так скромное состояние Марков покинуло Австрию под носом у Гитлера.

    Это была не единственная изобретательность семьи Марк. Германа Марка интересовало, даже когда он читал лекции в Карлсруэ, действительно новое и существенное в химии. Это была квантовая механика, совершенно новый взгляд на мир и на актуальные глубинные проблемы, объясняющие стабильность атома.

    Как вы перешли от химической технологии к теоретической физике?

    Эдвард Теллер: Я добросовестно изучал химию, но так же сознательно продолжал изучать математику. Когда я занимался этим более двух лет, мой отец решил, что если я так убежден, что химическая инженерия — это не то, чем я хочу заниматься, то я должен делать то, что хочу. Поэтому я решил переехать из Карлсруэ, чтобы учиться у самого известного учителя квантовой механики, и это был Арнольд Соммерфилд, ужасно чопорный, формальный человек. Я пробыл там один семестр, затем Соммерфилд поехал читать лекции в Индию.

    В то время я сделал правильный выбор и поехал в Лейпциг. Там был молодой физик-теоретик Вернер Гейзенберг. Гейзенберг — следующий человек, о котором я должен сказать, что он оказал на меня очень глубокое влияние. Думаю, он был на шесть лет старше меня. Поскольку, в конце концов, я не изучал физику — я изучал химию и математику — из этой группы в то время я легко был самым невежественным. Я даже не знаю, был ли я приемлемым, за исключением того, что у меня было что-то среднее, и это был пинг-понг. В этом я был лучшим! А Гейзенберг был довольно амбициозным человеком. Он отправился в турне, читая лекции в странных местах, включая Японию. По пути домой из Японии, на корабле, он поиграл в пинг-понг с японцем, и после этого я не смог обыграть Гейзенберга ни разу. Он относился к этим вещам чрезвычайно серьезно, особенно когда они не были серьезными.

    Вообще-то раз в неделю у нас были такие вечера пинг-понга. Там были всякие своеобразные люди, даже три американца, получившие впоследствии Нобелевскую премию: ван Флек, Малликен и Раби. Может быть, дюжина человек вместе. И они будут говорить обо всем мире, в том числе о невероятных изменениях, происходящих в физике. Нильс Бор начал объяснять, что делает атом стабильным. В 1925 году Гейзенберг по существу завершил теорию. Затем в течение следующих двух лет вместе с Нильсом Бором он объяснял, что означала новая теория. Без всякого сомнения в моем уме, из всех странных и важных вещей, свидетелем которых я был в своей жизни, это было самое странное и самое важное.

    Я считаю, что в интеллектуальном развитии мира есть периоды, которые особенно велики. И они приурочены к не очень продолжительным периодам и к местам не очень обширным и, я полагаю, совершались — исполнялись — относительно немногими людьми, которые знали друг друга или должны были знать друг о друге. Я имею в виду, например: живопись эпохи Возрождения или музыку барокко; Бах, Моцарт, Бетховен. В современной науке это произошло в Центральной Европе. И если упомянуть три имени — таких же великих, как три, которые я упомянул в музыке, если вообще можно сравнивать величие — я бы назвал Эйнштейна, Бора, Гейзенберга. Это было сотрудничество, очень скромное по деньгам, но великолепное по своим результатам усилие, которое внезапно было прекращено Гитлером. И хотя я очень точно знаю, что Гейзенберг хотел воссоздать его, он никогда не был в состоянии это сделать.

    Произошло то, о чем сегодняшние интеллектуалы непростительно невежественны. Некоторые из нас изо всех сил стараются изложить теорию относительности и квантовую механику в терминах, понятных каждому. Одна часть, которая созрела в паузах между играми в пинг-понг, также, пожалуй, самая важная с точки зрения общего интереса.

    Имя этого конкретного открытия — принцип неопределенности Гейзенберга. Он занимает странную позицию в отношении древнего вопроса детерминизма. Действительно ли будущее предсказуемо? Если бы мы знали ситуацию в настоящем с полной точностью, то законы физики говорят, что будущее должно быть полностью предсказуемым.

    Принцип неопределенности Гейзенберга говорит о том, что невозможно абсолютно точно знать, что такое настоящее. Вы можете сколь угодно точно определить положение частицы, но тогда вы не можете знать ее скорость, куда она движется. Вы можете определить его скорость сколь угодно точно, но тогда вам придется отказаться от попытки узнать в то же время, где именно он находится. И поэтому будущее нельзя предсказать. И все это отнюдь не академическое, потому что многие вещи в мире, особенно живые существа, полны самоподдерживающихся механизмов, так что маленькие причины могут порождать большие следствия. Свет приходит к моим глазам квантами. Вы должны сделать его очень темным, чтобы один квант имел значение. Но может. И если я увижу один квант — невероятно мало света — в эксперименте, просто упомяну глупый пример, я, возможно, согласился поднять руку. Большое действие, большое по сравнению с одним квантом, вызвавшим его. И с тех пор все знают, и об этом пишут романы, и история полна примеров, как одно маленькое действие может изменить ход истории. Если бы в то время в Сараево задержался какой-то автомобиль с наследным принцем, возможно, мировой войны и не было.

    Я хочу продолжить разговор о Принципе Неопределенности в другой момент, используя религиозного деятеля.

    Физики — фактически ученые — прошлого века, верящие в детерминизм, внесли Бога в список безработных. Он создал мир, теперь он работает, больше с этим ничего не поделаешь. Во что мы теперь верим — нет, на самом деле, в то, что мы знаем сейчас, — так это в то, что будущее создается каждое мгновение каждым атомом, каждой звездой и каждым живым существом. Это дает совершенно новый взгляд на жизнь. И вопрос, на который я не могу сейчас ответить, потому что он слишком сложен, очень важен. Как я смею говорить, что будущее действительно неопределенно? Как я смею утверждать, что положение и скорость нельзя измерить никогда, а может быть, и одновременно? Может быть, кто-то предложит какую-нибудь новую идею.

    Я уже говорил вам, что точные науки не точны. Что они полны неожиданностей, но в них есть и определенность. Нельзя сделать вечный двигатель. Я это точно знаю. Я утверждаю, что знаю с полной уверенностью, что вы не можете предсказать будущее. Я считаю, что это была очень важная вещь, которую я узнал во время учебы в Германии. Затем Гейзенберг дал мне небольшую задачу.

    Гейзенберг однажды, не прошло и много недель после моего приезда, задал мне небольшой вопрос. Решена самая простая проблема устойчивости атомов. У нас было точное представление об атоме водорода, в сущности. Была пара статей про чуть более сложную систему. Вместо того, чтобы один электрон вращался вокруг одного ядра, пусть один электрон движется вокруг двух ядер, называемых молекулярным ионом водорода. Две статьи опубликовали противоречивые результаты. Какой из них правильный? Так получилось, что решение было относительно простым, и я знал основы математики — это был чисто математический вопрос — и на следующий день вернулся к Гейзенбергу и рассказал ему, как это было. Теперь это означает, что мы знаем, как электрон может двигаться вокруг двух ядер, когда он движется как можно меньше. «А как насчет высших энергетических состояний? Почему бы вам не понять это?» Это была проблема, и я начал работать над ней на старой вычислительной машине. Вы должны были повернуть ручку, и это сделало много шума. И я работал над ним больше года, в здании института. Гейзенберг еще не был женат, и когда он не играл в пинг-понг с японцами на корабле, его спальные помещения находились над комнатой, где я производил расчеты, и он изредка спускался вниз, потому что я обычно работал по ночам, и мы болтали. немного. И однажды вечером он спросил меня: «Неужели ты недостаточно этим занимался?» Я сказал, что могу поработать над этим еще год. Он сказал: «Я думаю, вы сделали достаточно. Просто напишите это. Это сделает хороший доктор философии. Тезис.» Иногда я подозреваю, что получил докторскую степень. чтобы вычислительная машина не потревожила сон Гейзенберга. Во всяком случае, я получил докторскую степень. Я остался ассистентом, немного соответствующим доценту в Соединенных Штатах. Затем я получил приглашение продолжить то же самое в Геттингене, где я мог встретить гораздо больше людей, на что я согласился, где я прекрасно проводил время до Гитлера. Весной 19 г.33 года стало совершенно ясно, что ни одному еврею не место в Германии.

    Доктор Теллер, у вас была долгая и увлекательная карьера. Не могли бы вы рассказать о некоторых взлетах и ​​падениях?

    Эдвард Теллер: Я могу дать вам образец каждого. Самое ужасное, с чем я был связан или что я видел, была смерть моего хорошего друга Джонни фон Неймана. У него был рак простаты, который поразил его кости и мозг. Он был в больнице Уолтера Рида, и я навестил его там. Его жена и он лично сказали мне, что он очень хочет моего визита. Так что я возвращался снова и снова, и все это по особой, странной и невероятной причине.

    У нас с Джонни были хорошие отношения при обсуждении научных проблем. Сравнивая его с Гейзенбергом, Бором, Ферми и кем-то еще, кого вы хотите упомянуть, он был намного быстрее всех. Я бы даже сказал, самый изобретательный. Он использовал меня как подопытного. Невероятно, но Джонни пытался выяснить, сможет ли он чего-нибудь добиться в дискуссиях со мной. Самое ужасное, что он не мог.

    Он был человеком, который жил своим мыслительным процессом. Я думаю, мало кто это полностью понял. Он был настолько страстным мыслителем, насколько другие люди могут быть страстно увлечены властью, сексом или чем-то еще. И когда мыслительный процесс замедлился, это был ужасный опыт. Я пошел и увидел его, и что же делать? Это ситуация, в которой вы не можете притворяться. Джонни умирал, и он терял свое исключительно сильное и своеобразное право на жизнь.

    А теперь кульминация. Мне очень повезло, потому что это был более чем звездный час. Мне стало ясно, что, когда работа по защите становится поляризованной по политическим вопросам и когда научное суждение требует полного знания фактов, не стесненного секретностью, суждения из одной лаборатории недостаточно. Соревнование по двум подходам совершенно необходимо. Я выступал за вторую лабораторию, и вот что у нас получилось: Ливерморская национальная лаборатория Лоуренса. Когда конфликт, связанный с Оппенгеймером, ужасно ранил меня, потому что означал потерю не одной дружбы на всю жизнь, тогда я нашел новый дом и хороший дом в Ливерморе.

    Она превратилась в первоклассную лабораторию, делающую замечательные вещи в области ядерных взрывчатых веществ, конкурирующую со старой лабораторией в Лос-Аламосе. К счастью и намеренно, конкуренция все более и более шла на основе полной информации с обеих сторон, на надлежащей, дружеской основе. В настоящее время я возвращаюсь в Лос-Аламос без остатка какого-либо напряжения, которое могло бы повлиять на меня. Что касается Ливермора, вдобавок к грандиозным вещам, которые мы проделали с ядерными взрывчатыми веществами, мы начали очень важные вычисления в таких вещах, как предсказание погоды, область, которая станет весьма важной при принятии решений о таких вещах, как парниковый эффект, потепление атмосферы. .

    Чтобы привести другой пример, мы получили, вместе с Лабораторией Лоуренса в Беркли, реальную микроскопическую картину внешней стороны двойной спирали, сверхгигантской молекулы, которая несет информацию, относящуюся к унаследованным свойствам. Работать, быть связанным с тем местом, где есть не только отличные товарищи, но и другие люди, где много хороших и надежных друзей, это дает мне большую стабильность.

    Задумывались ли вы когда-нибудь о влиянии работы вашей жизни на человечество? Это то, о чем вы думаете?

    Эдвард Теллер: Я же говорил вам, что будущее туманно. Это означает большую ответственность для всех нас. Я работал над тем, развитие чего, по моему твердому убеждению, было неизбежным: атомная энергия, атомные взрывы, ядерные взрывы, исследования термоядерного синтеза. Никто не мог предотвратить его приход. В Германии это происходило медленно и безрезультатно, потому что Гейзенберг был, как я все больше и больше понимаю, полностью и глубоко противился этому при нацистах. Хотя он был хорошим немцем. В Советском Союзе все это прошло без сопротивления. Пришло сильно и — в полном смысле этого слова — в конкурентоспособный смысл. Ответ настолько очевиден, что я с трудом осмеливаюсь задать вопрос: «Что было бы, если бы у Сталина была водородная бомба, а у нас нет?» Не будем считать разницу между Сталиным и Горбачевым несуществующей. Есть разница. Я думаю, что имел небольшое влияние, и если я претендую на признание чего-либо, я думаю, что я должен претендовать не на знания, а на храбрость. Нелегко было перечить подавляющему большинству ученых, которые были моими единственными друзьями в новой стране, оставив почти всех позади меня в Венгрии и Европе.

    Если бы вы начинали сейчас как молодой ученый, что бы вы назвали передовым научным открытием?

    Эдвард Теллер: Мне кажется, что следующий великий вопрос — следующий грандиозный вопрос — это «Что такое жизнь?» Я материалист с разницей. Разница в том, что я осознаю, что едва начал понимать, что такое материя. Я знаю о материи столько же, сколько человек знает о математике, когда он только научился считать. Недавнее открытие высокотемпературной сверхпроводимости показывает, как легко нас удивить то, что может происходить в материи. Когда мы знаем, что вокруг что-то вроде жизни, реальное понимание этого становится тем более захватывающим, чем больше мы узнаем химических подробностей о том, как устроена жизнь.

    Есть еще одно направление, в котором сюрпризы могут быть ближе. Я работал с вычислительной машиной, которая производила много шума — возможно, одно решение или «кувырок» за десять секунд — более 60 лет назад. В Лос-Аламосе по совету Джонни фон Неймана мы использовали электрические аппараты. Не электронные, а электрические аппараты, которые я люблю называть «монофлопными» машинами: один триггер в секунду. Предложение Джонни использовать электронику привело нас к технологии «мегафлоп». И это развивалось так быстро, что теперь у нас есть общие машины, которые следует называть «гигафлоп» — миллиард в секунду.