Совершенный разум
рейтинг: 5.0
голосов: 2
Мой голос тих. Я отыскал слова
В пустых зрачках полночного покоя.
Божественно пуста моя глава,
И вне меня безмолвие пустое.
Cкажи, я прав, ведь эта пустота
И есть начало верного служенья,
И будет свет, и будет наполненье,
И вспыхнет Роза на груди Креста?
…Но нет ответа. Тянется покой,
И кажется — следит за мной Другой,
Внимательно и строго ожиданье,
И я уже на грани естества,
И с губ моих срываются слова,
Равновеликие холодному молчанью…
— Сергей Калугин
Когда я вхожу в свои Чертоги Разума, не важно, где я нахожусь — дома, в метро, в лесу или в больничной палате — меня сразу обступают белые стены, холодные, словно сделанные из света. Это место выглядело так не всегда: я начинал с простой квартиры, обустраивал ее, как мне хотелось, переставлял мебель, приглашал людей. Со временем Чертоги менялись, принимали форму высокого храма, потолок которому заменяли облака; глубокой темной пещеры, когда я спускался на самое дно своей души, чтобы искать и отлавливать там зверей.
В итоге я остановился на простых белых стенах — теперь уже я не нуждаюсь ни в каком визуальном оформлении, овеществлении моего внутреннего пространства. Все, что мне нужно, — здесь.
Из пустоты передо мной, словно сплетаясь из невидимых воздушных нитей, выступает геометрический силуэт — переплетение светящихся колец, вращающихся вокруг общего центра. На кольцах поигрывают радужные блики, но свет не слепит, скорее мягко купает в себе мой взор. Наставник подплывает ко мне, и я приветствую его кивком.
Прежде он являлся мне в образе ворона, человека, пары японских карпов, двойной спирали. Теперь его внешность стала максимально близка к его сущности: ведь что есть познание, как не чистый свет?
— Сегодня ты пришел ко мне в последний раз, — я слышу его вибрирующий, наполненный обертонами голос. Если бы мне нужно было изобразить этот звук в виде визуального образа, я представил бы мелкую рябь на воде.
— Почему? — спрашиваю я, вглядываясь в гипнотический танец его колец.
— После сегодняшней встречи ты уже не будешь нуждаться в моей компании.
Когда он говорит, поверхность синестетической жидкости подергивается рябью, как вода, резонирующая в тибетской чаше. Я наслаждаюсь, наблюдая глазами вибрацию звуковых волн — мелко дрожащую синусоиду.
— Ты отвлекся на образ.
Я расфокусирую и снова собираю взгляд, чтобы переключить внимание на Наставника, чей облик начал слегка тускнеть.
— Теперь, кроме образов, у меня ничего и не осталось. Да и они постепенно становятся несущественными.
— Это значит, что ты уже очень близок.
— Близок к чему?
— К осознанию самого главного. Самосовершенствование не бесконечно. У каждого пути есть терминальная стадия, апофеоз, после которого само понятие движения вперед теряет смысл.
— Почему ты раньше об этом не говорил?
— Потому что тогда у тебя возник бы образ цели. Это вредный образ, он отвлекает от процесса познания.
Стены раздвигаются, и пространство начинает двигаться на меня и сквозь меня, быстро набирая скорость.
Я несусь вперед, сквозь вселенную, при этом оставаясь на месте, наблюдая, как окружающий меня свет сливается в сплошные полосы.
Вскоре меня начинает утягивать внутрь материи, в ее стремительно расширяющуюся глубину. И вот я уже лечу сквозь сумасшедшие области пустоты между атомами — последние кажутся на их фоне крохотными песчинками, — которые внезапно превращаются в космические войды невиданных масштабов, и я в сотый раз вспоминаю слова древнего мистика Трисмегиста: «что наверху, то и внизу». Я созерцаю то, как мир замыкается сам на себя, из предельно малого состояния переходя в предельно большое, и в каждой планковской величине мне открывается бесконечность космоса. Вижу электронные оболочки, подобные планетарным туманностям, и планеты, подобные мельчайшим частицам. Затем мое восприятие перенастраивается, и я вижу пустоту, которая наполняет 99,9% Вселенной. Она подобна растекающемуся масляному пятну и проникает повсюду.
Внезапно я чувствую толчок, и меня выбрасывает в точку возврата — условный круг, нарисованный на полу Чертогов.
Я понимаю, что по-прежнему сижу неподвижно в его центре, а вокруг меня возвышаются белые стены.
— Что ты видел? — вопрошает Наставник.
— Материю и пустоту. Пустоты очень много, она составляет основу того, что мы считаем твердыми предметами. Материя распылена и подвешена в вакууме. Я знал это и так.
— Ты думаешь, что много знаешь о материи. Но ты до сих пор не опускался глубже кварков, так?
— Да. Когда я пытался это сделать, они превращались в чистую энергию.
— Теперь открой глаза.
Мне не нравится идея прервать транс прямо сейчас, но я все-таки неохотно подчиняюсь. Сквозь щели собственных глаз я вижу полутемную комнату, обставленную немногочисленной мебелью. Передо мной стоит стол с лежащей на нем стопкой книг и несколькими тарелками. Еще ближе — коробки с вещами, так и не разобранные после въезда. У стены примостился снаряд для гимнастики. На окнах решетки. Сквозь матовые стекла пробивается мягкий свет. Он бросает отсветы на кирпичные стены и блестящий паркет.
Наставник все еще здесь — как ни странно, он не исчез вместе с Чертогами, а перенесся в реальный мир. Лишь тот факт, что его сияние не делает комнату светлее, подтверждает, что он не является ее частью.
— Оглядись вокруг. Что видишь?
— Вижу комнату. Стол. Окно. Ящики.
— Не совсем. Ты видишь только отражения их на своей сетчатке. Твои глаза получают сигналы от окружающего мира, а твой мозг устроен так, что проецирует результат их обработки вовне. Ты имеешь дело с голограммой собственной нервной деятельности.
— Я вижу не столько реальный окружающий мир, сколько проекцию вовне моих собственных нервных паттернов, — перефразирую я.
— Ты вещь в себе. Все, что ты видишь вокруг, на самом деле существует только в твоем сознании. На твою сетчатку падает свет, а твой мозг кодирует его таким образом, что ты видишь комод или окно. На самом деле образы, возникающие в твоем сознании, не имеют никакого отношения к этим вещам.
— Если есть свет, приходящий извне и создающий стабильные образы, — возражаю я, — значит, есть предметы, существующие независимо от меня.
И мне приходится считаться с их объективным существованием.
— Я предмет? Я существую независимо от тебя?
— Тебя нет в комнате, но я тебя вижу. Также как вижу Чертоги и все остальные вещи, которых не существует. Но есть большая разница между вещами, существующими в физическом мире, и образами, которые я порождаю своим воображением. Вторые изменчивы, условны и подвластны моей воле. Первые, какими бы они ни были, какими бы я их не видел, существуют независимо от меня.
— Верно.
Я удовлетворенно перевожу дыхание, чувствуя, что вовремя вспомнил про границу между реальным миром и миром образов и идей. Если бы мне надо было ее визуализировать, я представил бы пленку мыльного пузыря, прочную, но растяжимую, стоит надавить на нее рукой.
Тем временем Наставник продолжает молчать, и его сосредоточенное и холодное внимание, сфокусированное на мне, дает понять, что это еще не все.
— Эта мысль довольно посредственна. Похоже, что тебе есть, что добавить.
— Совершенно верно. Теперь слушай внимательно. Все это время я приучал тебя к мысли о пустоте. Она должна была стать комфортной и привычной для тебя. Теперь тебе предстоит сделать последний шаг. Он заключается в том, чтобы забыть все, чему ты научился до этого. Все это неправда.
У меня по спине пробегает холодок — похоже, что мы и правда подходим к самому главному.
— Правда в том, что нет никакого света, который падает на сетчатку.
— Не понимаю.
— Суть галлюцинаций в том, что все твои мозговые структуры ведут себя так, как если бы ты действительно получал эти сигналы извне.
— Как если бы эти вещи действительно влияли на мои рецепторы.
— Да. Ты не разрешишь это парадокс, пока не поймешь: нет никаких сигналов извне. Нет никакого света, падающего на сетчатку, никакого мира вокруг. Ты сам его создаешь. Ты один в своей голове.
— Ты говоришь сейчас о мире образов?
— Я говорю, что нет мира образов и мира реального.
Есть только один мир — и его нет.
Я медленно вникаю в суть услышанного, пытаясь соотнести с теми построениями, над которыми работал всю жизнь, и постепенно начинаю понимать.
Я годами выстраивал в своей голове систему мироздания, в которой было бы место как объективной реальности, так и всем тем сумасшедшим вещам, которые я способен был видеть. Годами устанавливал границы, осторожно, по миллиметру огораживая один мир от другого, находя место для каждой вещи. Старательно искал в этой системе место для себя самого, параллельно изучая и совершенствуя собственные ментальные возможности. Наставник обучал меня существованию в обоих мирах — первый был нужен для поддержания гомеостаза моего физического тела, иначе говоря, мне нужно было есть, пить, получать тепло, обеспечивать кислородом нейроны моего мозга; второй был необходим для совершенствования моего сознания.
Но теперь все это необходимо отбросить.
— Я порождаю весь этот мир вокруг?
— Силой своего сознания.
Твой мозг подобен голографическому аппарату, и все вещи вокруг — проявления твоего совершенного разума.
Сказанное заставляет завибрировать какую-то струнку в моей памяти. Я сосредотачиваюсь на дрожащей нити, вбираю ее пальцами и нащупываю нужное воспоминание: модель голографической вселенной.
— Вся информация о мироздании записана на поверхности моего сознания и проецируется внутрь него.
— Внутрь или вовне. Что по сути одно и то же. Вспомни свое последнее путешествие.
Я вспоминаю. Вспоминаю, как настойчиво лезли мне в голову слова из Изумрудной скрижали: что наверху, то и внизу. Что снаружи, то и внутри.
Образа Наставника уже нет передо мной. Его голос звучит в голове, распространяясь вибрациями в жидкой среде ее ментального пространства. Я понимаю, что слышу свой собственный голос.
В этот момент деление на внутреннее и внешнее теряет для меня всякий смысл. Все, как он говорил. Мне становится легко и смешно — я открываю глаза во всю ширь.
Я смотрю на вещи вокруг. Смотрю на книги, что лежат на столе — и вижу каждый атом, каждый крохотный сгусток божественной иронии — моей иронии — из которых они состоят. Я смеюсь и вижу, что их нет.
И их не становится.
Смотрю на груду ящиков, что лежит передо мной — такие вещественные, с такой претензией на материальность. Материальность? Я говорю им: вас нет. И их не становится.
— Я понял, — тихо шепчу.
Я разоблачаю все. Я вскрываю стены, которые меня окружили — их больше нет. Я вижу серые коробки домов, вижу леса, что обступили меня серо-зеленым кольцом — и их нет. Я поднимаю голову, смотрю на небо, покрытое тонкой дымкой облаков, — и его больше нет.
Я застыл в пустоте, в невесомости, словно смеющееся божество, в позе лотоса, с воздетыми руками. Вокруг, сколько хватает взора, — одна пустота. Я разоблачил каждую вещь, каждую песчинку окружающего мира, даже сам воздух. Я сбросил с них всех покровы, под которыми ничего не оказалось. Меня наполняет покой — такой глубокий, такой окончательный, какой может быть только в могиле.
Я погружаюсь вниманием внутрь себя. Мой череп пуст, словно из него извлекли мозг, и наполнен голубовато-фиолетовым светом. Свет играет бликами на сводах черепной коробки, сплетается в образы, снова расплетается на тонкие нити. Я заглядываю еще глубже и вижу в себе ту же пустоту, что открылась мне в мире вокруг. И с облегчением осознаю, что и сам являюсь лишь порождением своего собственного ума.
«Я понял», — тихо улыбаюсь я, прежде чем окончательно очистить сознание и упасть в самого себя.
Выдержка из протокола захвата SCP-1001-RU:
«██.██.20██ около ██:00 от летчика-наблюдателя ФБУ «Авиалесоохрана», проводившего мониторинг пожарной опасности в районе [УДАЛЕНО], поступило сообщение о наблюдении аномальной активности. Пилот доложил об огромном пространстве,лишившемся лесной растительности, и глубокой впадине почвы, после чего связь с ним оборвалась. Сообщение былоперехвачено внедренными агентами Организации по линии МЧС и организована разведка силами █ опергрупп. Исходныепредположения о характере свойств объекта описывали его как нечто схожее с миниатюрной черной дырой.